Мифы об экономике ссср. Выдающиеся русские экономисты

После Октябрьской революции 1917 г. в российской экономической науке произошли существенные изменения. Господствующая идеология признавала подлинно научной только марксистско-ленинскую теорию. Все другие ранее существовавшие в отечественной науке направления не только объявлялись ложными, извращающими действительность, но и преследовались властями. Многие известные ученые были вынуждены покинуть страну, оставшиеся или встали на официально разрешенные позиции, или ограничили свои исследования чисто прикладными проблемами. Впрочем и это не гарантировало им защиту от дальнейших репрессий.

Таким образом, в СССР осталась только одна марксистско-ленинская экономическая наука. Однако внутри нее самой произошло разделение на своеобразные научные школы. Эти научные школы обладали рядом характерных признаков.

Во-первых, каждая из научных школ имела собственный объект и предмет анализа. Во-вторых, они обладали собственной методологией анализа. В-третьих, имели основоположников, учение которых признавалось всеми представителями данной школы – теорию мэтра можно было развивать только при сохранении основополагающих принципов и выводов. В-четвертых, существовала региональная специфика школы (например, московская, ленинградская, новосибирская). В-пятых, научная школа, как правило, институционально оформлялась в рамках университета, института и т.п. В-шестых, школа имела определенное научное признание или в стране, или за рубежом.

Экономико-математическая школа

Из всех направлений отечественной экономической мысли экономико-математическая школа внесла наиболее весомый вклад в развитие мировой науки. В учебных курсах всех стран встречаются имена Л. Кантаровича, В. Новожилова, В. Немчинова и ряда других отечественных экономистов-математиков. Центрами этой школы были Москва, Ленинград и Новосибирск.

Экономико-математическую школу как самостоятельное направление экономической науки следует отличать от применения математического метода в экономическом анализе. Математический метод универсален для многих наук, он широко применяется в ряде отраслей экономического знания. В отличие от прикладного использования математики специальная экономико-математическая школа использует математическое моделирование как основу и делает акцент на развитие самого математического аппарата.

Как известно, в мировой экономической науке использование математики как основного метода исследования возникло еще в первой половине XIX в. в трудах А. Курно, Г. Тюнена и Л. Вальраса. В дореволюционной России этот подход развивался в трудах ряда ученых.

Определенный вклад в это направление внес М. Туган- Барановский, который при развитии трудовой теории стоимости и теории предельной полезности сформулировал известную теорему: предельные полезности пропорциональны трудовым затратам. Опираясь на это положение, Н. Столяров математически доказал его истинность. При этом впервые в отечественной науке была сформулирована задача максимизации функции суммарной полезности. Еще один отечественный экономист – В. Дмитриев построил математическую модель, формально подтверждающую идею А. Смита о разложении совокупного общественного продукта исключительно на затраты живого труда (догма Смита). Однако говорить о формировании экономико-математической школы в дореволюционный период было бы преувеличением.

Ситуация сохранялась и в начале советского периода. Некоторые аспекты использования математического метода можно найти в работах Н. Бухарина в начале 1920-х гг. Это дало импульс развитию этого подхода рядом советских экономистов. В 1926 г. появилась статья И. Блюмина , в которой обосновывались общие вопросы использования математики в экономическом анализе. Определенный вклад в этот вопрос внесли В. Базаров и Л. Крицман .

Значительное развитие прикладных математических исследований в 1920-е гг. было связано с Конъюнктурным институтом, возглавляемым Н. Кондратьевым . Роль Кондратьева в развитии теории цикла будет раскрыта ниже. Здесь же следует отметить, что и Кондратьев, и его сотрудники – А. Вайнштейн. Я. Гсрчук, А. Конюс, Е. Слуцкий, Н. Четвериков – широко использовали в своих исследованиях математический метод. С его помощью рассчитывался баланс народного хозяйства, строились модели экономического роста, эмиссии денег и ряд других.

Относительно благоприятная атмосфера 1920-х гг. позволила создать предпосылки для возникновения экономикоматематической школы. Однако ситуация существенно изменилась в 1930-е гг. Этому способствовал ряд причин. Во-первых, резко снизилась необходимость познания объективных законов экономики в связи с переходом к волевым административным решениям, в основе которых лежала "политическая необходимость". Во-вторых, усилились идеологические репрессии и гонения против инакомыслящих. Наиболее крупные экономисты предыдущего периода - Базаров, Кондратьев, Чаянов и др. – были уничтожены как "враги народа". Математические методы подверглись шельмованию как формалистические и буржуазные. Один из лидеров СССР того периода – В. Куйбышев – объявил этот подход статистико-арифметическим уклоном.

Однако, как ни парадоксально, именно в конце 1930-х гг. была рождена советская экономико-математическая школа. Ее основоположником стал виднейший математик-экономист Леонид Витальевич Канторович (1912–1986) – до сих пор единственный отечественный лауреат Нобелевской премии по экономике.

Пытаясь оптимизировать транспортные перевозки и использование сырья в производстве, Канторович создал новый математический аппарат – линейное программирование . Полученные им результаты были изложены в небольшой брошюре "Математические методы организации и планирования производства" , вышедшей в 1939 г. в Ленинградском университете. Большую роль в дальнейшем развитии математической школы сыграло знакомство Канторовича с профессором Политехнического института В. Новожиловым.

Виктор Валентинович Новожилов (1892–1970) активно работал с 1939 г. над проблемой эффективности инвестиций. В 1941 г. им было введено понятие нормы затрат обратной связи, позволяющее определить критерий выбора инвестиционной политики. В отличие от Канторовича Новожилов менее строго формулировал математические условия задачи, однако больше внимания уделил ее экономической интерпретации. В 1946–1947 гг. Новожилов разработал новый подход к планированию, строящийся на минимизации затрат при заданном уровне выпуска продукции.

Официальная советская экономическая наука весьма критически отнеслась к использованию Канторовичем и Новожиловым математического метода. Они обвинялись в формализме, использовании буржуазных методов и прочих "грехах". Ситуация резко изменилась во второй половине 1950-х гг. в эпоху хрущевской "оттепели".

В 1958 г. Василий Сергеевич Немчинов (1894–1964) организовал Лабораторию экономико-математических методов. В 1959 г. иод его редакцией вышел сборник статей "Применение математики в экономических исследованиях" . Центральное место в нем заняли работы Канторовича и Новожилова. Стала складываться система подготовки кадров в этой области науки. Пионером выступил экономический факультет Ленинградского государственного университета. Крупный научный центр возник в Новосибирске, куда переехал Л. Канторович.

1960-е гг. стали золотым веком экономико-математической школы. Реабилитация кибернетики и общая эйфория населения по поводу всемогущества точных наук (на волне космических полетов и других достижений) вызвали оптимистические прогнозы относительно возможности научного управления народным хозяйством. Этому способствовало распространение компьютеров, которые смогли взять на себя большой объем вычислений.

В связи с этими изменениями остро встал вопрос о критериях оптимальности . В советской литературе прошла дискуссия по этому вопросу. Т. Хачатуров отстаивал идею множественности критериев, доказывал, что оптимизировать экономику по одному показателю невозможно. Ему возражали экономисты во главе с Н. Кобринским . К сожалению, научная дискуссия не привела к созданию общепризнанной теории. Оппоненты остались на своих позициях.

Большое место в советской экономической науке 1960-х гг. занимала проблема оптимизации использования ресурсов . Этот интерес продемонстрировал, что отечественные ученые приблизились к основному течению мировой экономической мысли, хотя и сохраняли идеологические особенности. Значительный вклад в решение этой проблемы внес Л. Канторович, решивший задачу максимизации выпуска при заданных ресурсах. Для этого ему пришлось выйти за рамки традиционной марксистской трудовой теории стоимости и использовать в анализе предельные величины, что вызвало резкую критику со стороны ортодоксальных марксистов (А. Боярский, А. Кац, С. Струмилин ). Однако концепция Канторовича получила широкое распространение в советской науке. В 1965 г. Канторович и Новожилов получили Ленинскую премию (высшую научную награду того времени) за разработку математических методов решения задачи планирования и управления народным хозяйством.

В 1970-е гг. идеи ученых-"шестидесятников" были развиты в концепции оптимального функционирования социалистической экономики (СОФЭ) , позволяющей моделировать многие макроэкономические процессы. Однако в стране уже наступила эпоха застоя, и идеи СОФЭ были отвергнуты официальной наукой. В альтернативу СОФЭ В. Глушков предложил Программу построения общегосударственной автоматизированной системы управления, основанной на полной централизации управления экономикой. Однако и эта теория нс была воплощена в жизнь.

Причина торможения научного прогресса в области экономико-математических методов в 1970-е и последующие годы далеко неоднозначна. С одной стороны, это объяснялось общей стагнацией социальной и идеологической жизни в СССР, с другой – тем, что для дальнейшего развития экономико-математического направления требовалось развитие самого математического аппарата. Разработки предыдущих лет, сделанные В. Леонтьевым, Л. Канторовичем и другими учеными, в определенной степени себя исчерпали. Только в 1980–1990-е гг. в мировой науке стали широко использовать новые математические приемы. Однако в связи с известными причинами отечественная наука этого периода не могла реально конкурировать с зарубежными разработками.

• Канторович Л. В. Математические методы организации и планирования производства. Л., 1939.
• Применение математики в экономических исследованиях / под ред. 15. С. Немчинова. М., 1959.

В социальной сфере также не было никакой национальной напряжённости и тем более кризиса, все народы жили единой дружной семьёй, была полная уверенность в завтрашнем дне. Не было никакой объективной необходимости срочно начинать непродуманные кардинальные реформы

В 88-89 годах в Советском Союзе работала группа американских экономистов во главе с нобелевским лауреатом Василием Леонтьевым. Они сказали: у Советского Союза в экономике есть проблемы, но у кого их нет?.. Еще более тяжелые проблемы были у Соединенных Штатов. В Соединенных Штатах в октябре 1987 года рухнул фондовый рынок, и индекс Доу-Джонса в один день упал на 508 пунктов, на 23 процента - это абсолютный рекорд. То есть проблемы были у всех. Но, сказал Василий Леонтьев, в экономике Советского Союза нет таких проблем, которые требуют серьезных системных изменений. Тем не менее, реформы были начаты. Начаты для уничтожения страны. Так что же нужно было сделать реформаторам с советской экономикой, чтобы предопределить будущую катастрофу?

Ответом послужит выдержка из книги «Кто спёр мой СССР?»

Давайте поставим себя на место "заговорщиков" и подумаем, что бы такое сделать? Давайте подумаем. Чтобы захапать страну в собственность, нужны были причины. Перемены такого сорта не проведешь тихонько подзаконным актом – это-то реформисты-революционеры понимали. А значит, нужны были перемены, а перемены надо обосновывать перед коллегами, перед профессионалами, и перед остальной частью аппарата. Народ я не упоминаю – но его тоже надо было обработать, чтобы он послушно играл свою роль. А какие такие проблемы можно было придумать в СССР? Напомню, в мировой империи с мощнейшей системой централизованного контроля и подавления и на удивление терпеливым и приспосабливающимся народом? Да еще такие, чтоб партаппарат в его закрытых столовых и госдачах проняло?

В идеальных условиях это проще всего было бы сделать впустив в экономику огромное количество необеспеченных денег и ослабив контроль над их использованием. К чему это привело бы? К массовой коррупции и заинтересованности аппарата на местах в продолжении. К утечке больших средств в "теневую экономику", то есть по сути к криминальному классу. К срастанию аппарата и криминала. Ну и к разрушению денежного оборота и инфляции, приводящей к ограблению народа и его недовольству, которое можно использовать как повод для продолжения.

И тут было найдено очень изящное и простое решение, для которого глава Центробанка был не нужен.

Дело в том, что в СССР имелось два независимых денежных оборота – наличный и безналичный. Безналичный использовался для расчетов между предприятиями и был во много раз больше наличного. Существование безналичного оборота фактически позволяло осуществлять контроль над производством и его эффективностью, и деньгами безналичные рубли в изрядной мере не являлись.

Небольшая часть безналичных бюджетов, так называемые фонды зарплаты и премиальных превращались в наличные деньги, и вот эти-то фонды контролировались очень строго и балансировались на уровне страны. Поскольку именно тут и начинался реальный денежный оборот СССР. Деньги, попавшие к населению собирались затем через магазины, коммунальные и прочие услуги и превращались опять в безналичные деньги.

Кстати, именно поэтому СССР мог позволить держать ставку подоходного налога так низко. Подоходный налог имеет смысл при наличии замкнутого цикла денег, когда государство может отвести ручеек от кружащеихся в цикле денег и использовать их для своего содержания и социальных программ. В СССР же не было замкнутого цикла, был просто две трубы через одну из которых деньги поступали в бассейн наличного оборота из океана безналичных средств и через другую откачивались обратно. Задачей государства было просто не переполнить, и не опустошить этот бассейн, для чего и служил централизованный контроль. Как переполнить такой бассейн (напомним, бассейн наличных денег в обороте)? Да очень просто – сделать дырочку в дамбе, а желательно не одну. И еще сделать так, чтобы всякие голландские мальчики не затыкали эти дырочки пальчиками, а наоборот радостно подставляли кружки, кувшины и прочую посуду, что в случае с денежным морем совсем нетрудно.

Вот только как проткнуть эту дамбу? Вы уже поняли ответ? Позвольте привести краткую хронологию:

27 сентября 1985 – Отставка Н.А.Тихонова. Николай Рыжков назначен Председателем Совета Министров СССР

1985-86 – Центры НТТМ ("Научно-техничекого творчества молодежи"), существовашие еще с 1974 года стали активно использоваться как малые предприятия.

23 мая 1986 – Постановление "О мерах по усилению борьбы с нетрудовыми доходами" (расчистка места для партаппартчиков)

13 января 1987 – Постановление Совета Министров "О порядке создания на территории СССР и деятельности совместных предприятий с участием советских организаций и фирм капиталистических и развивающихся стран"

5 февраля 1987 – разрешены кооперативы общественного питания, по производству товаров народного потребления и по бытовому обслуживанию населения

июнь 1990 – Закон СССР "О предприятиях в СССР" (малые предприятия, кооперативы, а также сформулированы товарищества и общества с ограниченной ответственностю, по сути корпорации, но еще без позаконных актов, которые позволяли бы их создавать)

8 августа 1990 – Постановление СМ СССР №790 "О мерах по созданию и развитию малых предприятий"

26 декабря 1990 – Николай Рыжков ушел в отставку, его сменил будущий ГКЧПист Владимир Павлов.

22 января 1991 – смена денег, изьятие 50-ти и 100-рублевых банкнот с заменой их на банкноты нового образца в ограниченный срок, "кто не успел, тот опоздал". Аналогичная реформа проведенная несколькими годами до этого в Бирме (1987) привела к дестабилизации в стране с кровопролитием и обвал экономики. (это событие выпадает из ряда и заслуживает отдельной главы)

18 июля 1991 – Постановление СМ РСФСР №404 "О мерах по поддержке и развитию малых предприятий в РСФСР" (товарищества и общества с ограниченной ответственностью, по сути, корпорации)

Начнем с азов. Предпринимательство и свободный рынок означает, что при наличии ограниченного обьема денег балансируется спрос и предложение. Более того, то на что есть спрос – растет в цене, что привлекает больше предпринимателей. В результате спрос и предложение балансируются. И наоборот, если спроса мало, то часть предпринимателей вольно или невольно уходит из бизнеса опять же уравнивая спрос и предложение.

Давайте опять. Спрос создает концентрацию доступных денег. Предприниматели плывут к свободным деньгам, создавая предложение. Чем больше спрос, тем больше предпринимателй появляется, чем меньше – тем больше покидает. Происходит это за счет саморегуляции нормы прибыли. Где больше норма прибыли – больше предпринимателей, где меньше – меньше. Законы спроса и предложения приводят к тому что там где большая норма прибыли, конкуренция растет, тем самым ее снижая. Здорово, правда?

А теперь вернемся к нашей аналогией с морем безналичных средств и бассейном, который нельзя переполнять. Представьте, что спрос состоит в переносе воды из моря в бассейн, причем поскольку море большое, то норма прибыли не уменьшается, по крайней мере уменьшается очень-очень медленно. Представляется сколько голландских мальчиков бросилось бы деловито разбирать дамбу? Вот именно это и произошло с НТТМами, кооперативами, малыми предприятиями, кооперативами и частными бизнесами в СССР.

Нет, конечно были такие, которые действительно пытались создать бизнесы, которые делают что-то толковое. Другой вопрос, что у них были свои проблемы. Но это – не главное. Главное – закон спроса и предложения. Все эти формы имели одну замечательную способность – они могли брать безналичные деньги и превращать их в наличные. Причем норма прибыли по перекачке безналичных в наличные была принципиально намного выше чем любая другая форма бизнеса. В свободной рыночной экономике это означает что большниство предпринимателей занимаются исключительно этим и ничем другим, поскольку – повторюсь – это дает наибольшую норму прибыли. Чистая экономика! В СССР времен перестройки единственным рентабельным бизнесом был перенос безналичных денег в наличные, все остальное не шло с этим ни в какое сравнение.

Конечно, в рамках экономики СССР поначалу они были лишь соломинками для коктейлей просунутыми сквозь дамбу, но закон спроса и предложения работал, и их быстро стало очень много. И тут же они еще и начали расти превращаясь в мощные рублепроводы. И коллективными усилиями "Нижние Земли" были успешно затоплены.

Поток безналичных денег хлынул в наличный оборот сметая все на своем пути. Что это дало? Инфляцию и обесценивание денег. Криминал, поскольку легкие деньги любят тех, кото за них готов убивать. Коррупцию госаппарата и его готовноть к "продолжению банкета". Центростремительные тенденции, когда местная элита, почувствовав вкус халявы, и уже не хотел делиться с центром.

Ну, и немного истории.

НТТМ – Центры Научно-Технического Творчества Молодежи были первой пробой пера и обладали очень ограниченным разрушительным действием, в силу ограниченного спектра своей деятельности. Тем не менее, будучи организованными при ВЛКСМ – комсомольской организации, что-то вроде советского коммунистического YMCA – они позволили выкормить и вырастить перестроечную элиту, имена которой включают, например, Ходорковского и далеко не только его.

Малые предприятия были следующим шагом. Они еще были государственными, но могли организовываться другими государственными организациями "по мере надобности". Нужно ли говорить, что рублепроводы рассматривались руководством оных как несомненная "надобность"?

Кооперативы – то же самое, но это уже была частная форма. Вообще-то, не 100% частная, что-то вроде колхоза (по сути колхоз – это и есть кооператив). Кооперативы не только создавали рублепроводы, но еще и трудились на ниве вымывания товаров и роста цен по схеме – берется мука, сахар и другие продукты по госценам, производится средней хреновости тортик, но уже по кооперативным.

Частные предприятия и акционерные общества – продолжили достойную эстафету рублепроводов в форме малых предприятий и кооперативов, сняв еще некоторую часть ограничений присутствоваших в индустрии построения коммунизма на личных приусадебных участках. С этого момента дамба оказалась практически полностью демонтирована и волных безналички хлынули в денежный оборот.

Ну, вот в общем-то и вся история.

Под видом развития предпринимательства, Горби и Рыжков просто-напросто вылили в экономику СССР сумасшедшее количество денег, развели коррупцию и преступность, разрушили товарооборот и производство... Ни о каком предпринимательстве толком речь и не шла. Конечно, были те, кто что-то создавали, но в силу нормы прибыли, большинство было занятно откачкой денег. По крайней мере большинство в смысле экономики – по размерам оборота.

Ну, так как, дорогой читатель? Тянет это на что-то хорошее или хотя бы просто на глупость? Обратите внимание на борьбу "с нетрудовыми доходами" как раз перед "раздачей слонов". Обратите внимание на изящный штрих в конце с денежной реформой, по изьятию денежных знаком, по случайности попавших в руки населения. Подумайте. Глупостью можно обьяснить все. Особенно, если хочется покрыть чью-нибудь вину.

Одним из главных направлений идеологической кампании, которая велась для подрыва легитимности советского хозяйства, было внедрение мысли о том, что оно якобы «работает на себя, а не на человека». Частое повторение высшими авторитетами экономистов этого иррационального утверждения сделало его привычным – при том, что оно несовместимо со здравым смыслом. Сила его воздействия определялась тем, что оно одновременно разрушало и логику, и меру.

Недавно Горбачев выдал такую сентенцию о советском хозяйстве: «Надо было менять структуру. Ведь всего 8-10% фондов работало на обеспечение жизненных условий людей. Все остальное работало или само на себя или на оборону». Это нелепость! Только жилищно-коммунальное хозяйства (жилье, теплоснабжение и пр.) составляло около трети фондов страны. А что значит, например, что фонды свинофермы или московского метро «работали сами на себя»? И разве оборона не «работает на обеспечение жизненных условий людей»? Когда таким глупостям аплодируют короли, философы и ученые мирового сообщества, Разум еще на шаг отступает к пещере. А ведь им аплодируют уже 20 лет.

Пропаганда деиндустриализации сводилась к дискредитации всех отраслей производства СССР, которые составляли ядро хозяйства, базу для его развития и даже поддержания. Эта кампания наносила сильнейший удар по рациональности хозяйственной политики и имела для населения трагические последствия. Тогда, в угаре перестройки и реформы, большинство граждан этого не понимало. Сегодня эту историю надо осмыслить и извлечь из нее урок. Ведь перед нами совершенно новое и опасное явление в истории мировой культуры – идеологическая диверсия элиты авторитетного профессионального сообщества экономистов в большой информационно-психологической войне мирового масштаба. Диверсия, успех которой имел огромное геополитическое значение Коснемся кратко металлургии, энергетики и производства сельскохозяйственных машин.

Миф об избытке стали в СССР Приоритетным императивом хозяйственной политики СССР было укрепление металлического фонда страны через развитие отечественной металлургии. Железо, «один из фундаментов цивилизации» – важнейший материал, сыгравший революционную роль в развитии культуры. Важным показателем развития страны является накопленный в ней металлический фонд. Это объем металлов, содержащийся во всех видах основных и оборотных фондов народного хозяйства и в быту у населения.

Металлический фонд Российской империи в 1911 г. был 230 кг на душу населения. В 1920 г. металлический фонд начинающего свой путь СССР был в 12 раз меньше, чем в США. Прирастать он начал только с 1924 г. и достиг в 1932 г. около 320 кг на душу. После потерь металла во время войны и восстановления хозяйства, в 60-е годы СССР вошел с металлическим фондом, в 3 раза меньшим, чем США, и даже существенно меньшим, чем США имели в 1920 г.! Большая программа развития металлургии в СССР была выполнена в 1961-1971 гг., так что за десять лет объем металлоинвестиций вырос почти в два раза. Металлический фонд на душу населения СССР на 1 января 1972 г. составлял 3700 кг.

С этой базы и началось развитие тех трех пятилеток, программу которого во время перестройки экономисты из команды Горбачева при поддержке авторитетов мировой экономической науки высмеивали как абсурдную и ненужную, сравнивая СССР и США. Каков же был металлический фонд в США? По самым минимальным оценкам, в 1970 г. металлический фонд США почти в 2 раза превышал фонд СССР. На душу населения в СССР приходилось 3,7 т металла, а в США 8,0 т.

Динамика преодоления разрыва в объеме металлического фонда СССР и США представлена на рис. 5. К 1980 г. СССР приблизился к размерам того металлического фонда, которым США располагал в 1970 г. К 1990 г. разрыв предполагали сократить еще больше, но этот процесс удалось сорвать пришедшей к власти командой Горбачева. Простые колонки цифр, показывающие состояние советской экономики, говорят о страшном голоде на металл, который испытывали все без исключения отрасли народного хозяйства (за исключением оборонных). При этом металлоемкость основных фондов в СССР объективно должна была быть существенно выше, чем в США – из-за больших расстояний, климатических условий и геологических условий залегания главных полезных ископаемых. Отставание по количеству вложенного в страну металла приводило СССР к большим социальным и экономическим перегрузкам, а США его прочный «железный» фундамент давал большие преимущества.

Прежде всего, нехватка металла ограничивала возможности строительства в СССР – на здания и сооружения приходилась половина металлического фонда страны. В СССР, чтобы оживить большие пространства, требовались гораздо большие металлоинвестиции в сооружения, чем в США. В 15 раз больше металла, чем СССР, вложили США в их автомобильный парк, в два раза больше металла было вложено в запчасти (в расчете на 1 машину). Площадь дорожного полотна, армированного металлической сеткой, была в США в десятки раз больше, чем в СССР. Огромный перерасход средств вызывала в СССР нехватка трубопроводов (протяженность промысловых и распределительных газопроводов в СССР была примерно в 10 раз меньше, чем в США). Наверстывать отставание стали в 80-е годы. Острая нехватка металла в СССР приводила к перерасходу самого металла – из-за повышенной интенсивности эксплуатации металлических изделий в СССР, более высоких удельных нагрузок на металл. В США срок службы введенного в хозяйственный оборот металла составлял 17-18 лет, а в СССР 12 лет. Напряженное положение с металлом вызывало в СССР, по сравнению с США, перерасход финансовых и трудовых ресурсов и по другой причине. Имея достаточно металла, американцы могли себе позволить не возвращать использованную сталь на вторичную переработку, если это было экономически невыгодно. Мы в СССР себе этого позволить не могли – мы берегли металл, как крестьянин, который выпрямляет старый согнутый гвоздь. Вследствие нехватки металла в СССР металлический лом собирали для нового оборота почти полностью, а в США – только то, что было экономически выгодно. В 1986 г. в СССР было переработано на сталь 96,3 млн. т лома черных металлов, а в США 45,1 млн. т – при том, что металлический фонд США был больше советского. Безвозвратные потери металла за срок его службы составляли в США 43-45%, а в СССР 12-15%. На одни консервные банки в США расходовалось 5 млн. т стали в год, и 87% этой стали не возвращалось. Экономисты, которые фабриковали в годы перестройки миф об избыточном производстве стали в СССР, и их западные коллеги и наставники прекрасно знали эту реальность. Количество и движение металлов в ведущих странах мира является информацией стратегического значения и для политики, и для экономики, и скрупулезно изучается.

Каков был главный аргумент в дискредитации советской металлургии как части всей кампании по дискредитации экономики СССР? Утверждение о якобы абсурдной избыточности производства стали. Это утверждение в разных вариантах повторяли приближенные к Горбачеву экономисты высшего ранга, а затем оно непрерывно тиражировалось в СМИ – с благожелательными комментариями зарубежных авторитетов.

Примером может служить книга влиятельного экономиста, эксперта ЦК КПСС, депутата Верховного Совета СССР Н.Шмелева, одобренная другими авторитетами экономической науки С.С.Шаталиным и член-корр. АН СССР Н.Я.Петраковым3. Эта книга, изданная большим тиражом (50 000 экз.) была для административной и партийной элиты СССР программным документом. О стали в этой книге говорится в главе «Черные дыры», в которых исчезают ресурсы». Авторы пишут об СССР: «Мы производим и потребляем в 1,5-2 раза больше стали, чем США, но по выпуску изделий отстаем в 2 и более раза».

В книге утверждается, что СССР с его плановой системой производит избыточную сталь (максимум – 160 млн. т в 1988 г.), в то время как эффективно регулируемая рынком экономика США разумно производит небольшое количество (70-80 млн. т). Это утверждение – столь недобросовестная манипуляция, что повторявшие ее экономисты поставили себя вне всяких норм научности.

Как обстояло дело в действительности? Только за два десятилетия, с 1951 по 1970 г., США произвели почти 2 миллиарда тонн стали (средний уровень производства в 100 млн. т стали в год). За это же время в СССР было произведено 1406 млн. т стали – на 540 млн. т меньше, чем в США. Да, в начале 80-х годов на какое-то время США снизили свое производство стали. Самой низкой точкой был 1982 г., когда в США произвели 67,7 млн. т. – тогда всего за один год производство стали в США упало почти вдвое. После этого производство стало расти. Да, бывали в США такие резкие колебания, это присуще капиталистической экономике.

Что же делают экономисты из ЦК КПСС, чтобы убедить граждан в абсурдности плановой экономики и избыточности производства стали в СССР? Они сравнивают пик производства в СССР с временным провалом в США. Они не сообщают, что в периоды спада производства США компенсируют его резким увеличением импорта стали, а значительную часть металлоемкого производства ведут на зарубежных предприятиях ТНК. В 90-е годы импорт стали в США превысил 30 млн. т в год (например, в 1998 г. он составил 37,7 млн. т).

А главное, ставить знак равенства между производством стали в таком-то году и ее потреблением – бессмыслица. Экономисты внушали ложную мысль фундаментального, общего значения – будто потребление стали, скажем, в 1985 г., равно производству стали в этом году (даже если отвлечься от импорта и экспорта). Это – подмена предмета путем смешения разнородных понятий, известный в логике недобросовестный прием спора. В экономической науке уже с середины XIX века четко различались понятия «потока» ресурсов и «фонда» или «запаса» ресурсов (stock). Очевидно, даже в рамках простого здравого смысла, что годовое производство стали – это прирост запаса, часть «потока», а «потребляем» мы весь действующий в хозяйстве металл. В 1985 г. СССР потреблял сталь, сваренную из всего чугуна, выплавленного в Российской империи и СССР – за вычетом безвозвратных потерь. Чтобы сравнить действительное потребление стали в СССР и США, авторы должны были бы сообщить величину металлического фонда СССР и США – количество стали, «работающей» в зданиях, сооружениях, машинах двух стран. Сказать об СССР, что «мы потребляли стали вдвое больше, чем США» – иррациональное утверждение, за которым можно разглядеть открытую и циничную ложь, а в устах экономистов высокого статуса и должностной подлог.

Экономисты «перестройки» ввели еще одну ложную меру: «На ту же единицу национального дохода у нас уходит в 2,4 раза больше металла, чем в США». Сам же Н.Шмелев пишет, что объем промышленной продукции СССР составлял 80% от американского, а продукция сельского хозяйства – 85%. Металлический фонд в СССР был намного меньше, чем в США – каким же образом «на ту же» единицу национального дохода у нас могло уходить в 2,4 раза больше металла? Металлоемкость продукции в СССР была заведомо ниже, чем в США – меньше у нас было сооружений и машин, причем намного меньше, а это главный фактор металлоемкости производства. Хоть какой-то расчет должны же были привести экономисты! Ведь на основании подобных заявлений предлагалось ни много ни мало как сменить сам тип хозяйственной системы огромной страны.

«Антиметаллургическая» кампания была идеологическим прикрытием для радикальных политических мер по подрыву этой системообразующей отрасли народного хозяйства СССР. Произошел быстрый спад производства стали в РФ (и в других республиках СССР) вдвое. Динамика производства стали в СССР и США приведена на рис. 6 (начиная с 1991 г. показано суммарное производство стали в бывших республиках СССР).

На длительное время были прекращены капиталовложения, которые были необходимы для обновления основного капитала. В результате по состоянию на 2001 г. свыше нормативного срока использовалось 88,5% доменных печей и 86% прокатных станов. За 12 лет реформы произошло резкое технологическое отставание от мирового уровня.

Железный фундамент нашей цивилизации подточен. Накопленный в советское время металлический фонд России тает. К 1998 г. уровень производства стали в РФ снизился более чем в два раза (с 94,1 млн. т до 43,6 млн. т). Кроме того, черная металлургия в большой мере стала работать на экспорт, так что для внутреннего потребления в народном хозяйстве России оставалось и остается совсем немного металла4. Последнее понятно, ведь черная металлургия – исключительно энергоемкое и экологически неблагоприятное производство, так что Запад не прочь держать Россию как периферийного производителя и поставщика черных металлов.

Металлоинвестиции как в строительство, так и в машиностроение, сократились в России за годы реформы в 4 раза. В последние годы страна получает конечной металлопродукции разного рода в среднем 50 кг на душу населения, в то время как средняя норма на Западе превышает 300 кг. Почему же на Западе не слышно экономистов, которые внушали бы людям ту же мысль, которую они внушали советским людям – что много металлопродукции производит лишь та промышленность, которая «работает на себя, а не на человека».

В России резко возросли безвозвратные потери металла. Инвентаризации металлического фонда страны никто не ведет. В 1990 г. в РСФСР было переработано 60 млн. т металлического лома, а сейчас лишь 13-15 млн. т. Остальное теряется в результате коррозии. Все это признак того, что в стране происходит деиндустриализация, демонтаж огромной по масштабам промышленности и сокращения строительства.

Вся идеология перестройки и «рыночной реформы» в СССР и России была изначально лживой. Она включала в себя ряд несовместимых лозунгов и обещаний, и экономисты, взявшие на себя роль пропагандистов, не могли этого не знать. Они требовали резко сократить производство стали – и в то же время срочно приступить к строительству хороших автострад, к массовому производству автомобилей, к насаждению фермеров западного типа и к упаковке нашей пищи в красивые консервные банки. Это привело к глубокому поражению рационального сознания, к тяжелому культурному кризису, усугубляющему кризис экономический.

Более того, нет и признаков преодоления этих антинаучных установок. Выступая в Новосибирском государственном университете 1 декабря 2003 г., академик А. Г. Аганбегян, главный экономист команды Горбачева и Ельцина, сказал о производстве стали в СССР: «Если столько продукции не нужно, то и выплавлять 146 млн. т стали (когда Америка выплавляла всего 70 млн. т) бессмысленно — с падением платежеспособного спроса производство стали сократилось в 3 раза». Значит, совершенно ложное утверждение об «избытке стали» можно повторять в одном из ведущих университетов даже через 15 лет после начала катастрофического кризиса, созданного в том числе благодаря этому утверждению.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что развернутая во время перестройки кампания по дискредитации советской черной металлургии важна для изучения не только как пример эффективной идеологической диверсии с тяжелыми последствиями для страны и народа. Та кампания была полигоном для отработки извращенного метода рассуждений и взгляда на общественное бытие. Этот метод был отработан как образец и внедрен в массовое сознание в форме целого ряда мифов, которые действуют и по сей день.

Эта кампания была поддержана элитой сообщества экономистов западных стран, и сегодня в кругах этой элиты нет и следов рефлексии и стремления хоть как-то помочь российскому обществу преодолеть порожденный той кампанией кризис сознания.

Тезис о якобы избыточном производстве ресурсов как фундаментальном дефекте плановой экономики вошел в ядро всей доктрины подрыва легитимности хозяйства СССР. Вслед за атаками политиков и СМИ на какую-то «избыточную» отрасль (производства стали, тракторов и т.п.) принимались политические решения по подрыву этих отраслей.

Это осуществлялось уже в 1989-1991 гг. через сокращение или полное прекращение капиталовложений, остановку строительства и ликвидацию государственного заказа. Начиная с 1992 г. разрушение ключевых отраслей народного хозяйства было возложено на действие «стихийных рыночных сил», которые, однако, точно направлялись на уничтожение самых новых и технологически прогрессивных производств.

Сопротивление этому курсу было подавлено и политическими средствами, и внедрением в сознание мифа об избыточности ресурсов в хозяйстве, которое якобы «работает само на себя». В пропаганде этих стереотипных мифов, выработанных в идеологических лабораториях перестройки, с энтузиазмом приняли участие видные деятели науки и культуры – ученые, писатели, артисты. Формула «абсурдной избыточности ресурсов» облекалась в самые разные содержательные оболочки и служила как генетическая матрица вируса, внедряемая в сознание человека уже независимо от той или иной оболочки. В частности, были резко уменьшены все капиталовложе­ния в энергетику, хотя специалисты с отчаянием доказывали, что со­кра­щение подачи энергии и тепла в города Севера и Сибири просто при­ведет к эмиграции «потребителей», к оттоку населения из этих регионов. Тот факт, что интеллигенция благосклонно приняла программу, в которой почти невозможно было не видеть большой опасности для хозяйства и даже для шкурных интересов каждого обывателя, настолько необычен, что должен был бы сам по себе стать предметом внимания мирового научного сообщества. Ведь такая массовая утрата рациональности – симптом назревающего общего культурного кризиса современного общества.

Более того, элита интеллигенции СССР не просто благосклонно приняла эту программу, но и проявила в ее поддержке непонятную агрессивность и даже ненависть к энергетике. Вот «Меморандум в защиту природы» (1988), подписанный видными деятелями науки и культуры, в котором ведется атака на уже наполовину выполненную Энергетическую программу СССР, которая выводила СССР на уровень самых развитых стран по энергообеспечению. Вдумайтесь аргумент: «Зачем увеличивать производство энергоресурсов, если мы затрачиваем две тонны топлива там, где в странах с высоким уровнем технологии обходятся одной тонной?»

Логика абсурдна – необходимый уровень производства энергии выводят не из собственных потребностей, а из потребностей других стран! С точки зрения норм рационального мышления это нечто из ряда вон выходящее. На более двух третей территории России среднегодовая температура воздуха ниже нуля, она составляет -2ºС. В Европе западнее России средняя температура даже в январе положительная. В центральной России на отопление двухкомнатной квартиры площадью 55 кв. метров по нормативам требуется 42 тыс. квт-часов энергии или 5 тыс. куб. м природного газа. Допустим, во Франции для отопления такой квартиры хватит 1 тыс. куб. м газа. Как из этого факта можно вывести, что нам тоже надо 1 тыс. куб. м? Это глупо, даже с учетом того, что Франция имеет «высокий уровень технологии».

Кстати, миф о “двух тоннах топлива вместо одной” – постыдный продукт интеллектуальной лени или отсутствия совести тех, кто подписал этот «меморандум». Энергетический баланс всех производств известен досконально. Главный потребитель топлива – производство электрической энергии. Но в РСФСР был самый низкий в мире удельный расход топлива на 1 кВт-час электроэнергии – благодаря уникальной Единой энергетической системе (которую сегодня и пытаются расчленить, следуя неолиберальным догмам). Другой крупный потребитель – транспорт. В среднем в мире он потреблял 20% энергии. Энергетическая эффективность транспорта в СССР была вдвое выше, чем в США и в полтора раза выше среднемировой.

Вот другое выражение общего тезиса о том, что советское хозяйство «работало на себя, а не на человека». В этом «Меморандуме» сказано: «Большая часть добываемого топлива расходуется на технологические нужды, и прежде всего на выработку электроэнергии. Более трех четвертей производимой в стране электроэнергии используется на производственные нужды в промышленности, сельском хозяйстве и транспорте. Именно этот абсурдный принцип развития нашей энергетики заложен в Энергетической программе СССР и ныне осуществляется. Никто за все это не понес ответственности».

Архаический, пралогический тип мышления, породившего этот документ перестройки, здесь доведен до гротеска – затраты энергии «на производственные нужды в промышленности, сельском хозяйстве и транспорте» считаются бесполезными для человека.

В декабре 2002 г. виднейший российский теплоэнергетик С. А. Чистович так оценил ситуацию: “Можно сказать, что на первом месте сейчас находится даже не проблема энергосбережения, а проблема энергетической безопасности России. Важно, как минимум, не допустить разрушения энергетического хозяйства страны. Износ оборудования, проблемы с поставкой энергоресурсов таковы, что целые поселки и города могут остаться без отопления и электроэнергии. А это приводит к тяжелейшим социальным и политическим последствиям. Весь мир наблюдал это на примере зимы в Приморье. К сожалению, есть основания полагать, что ситуация будет еще хуже”.

За советский период Россия смогла стать второй промышленной державой мира. По показателю относительного потребления энергии она стояла вровень с самыми высокоразвитыми странами – США, Великобританией, Германией. Сейчас она опустилась на уровень Конго и находится гораздо ниже уровня Зимбабве или Таиланда6. При этом экономическая политика правительства России предполагает дальнейшее сокращение потребления энергии. Как могли виднейшие западные экономисты одобрять ту кампанию против энергетики СССР, которая велась на их глазах от имени экономической науки? Ведь разрушалась основа цивилизованного образа жизни огромной страны. Неужели политический интерес «холодной войны» заглушил их интеллектуальную совесть и оправдал их молчание? Как могли западные специалисты по энергетике не поддержать своих советских коллег в их попытке остановить политиков-вандалов?

Миф об избытке тракторов “Парадигмальное” значение приобрело в самом начале реформы утверждение официального руководителя тогдашней экономической науки и советника М.С.Горбачева по вопросам экономики академика А.Г.Аганбегяна о том, что вследствие абсурдности плановой системы в сельском хозяйстве СССР имеется в два-три раза больше тракторов, чем необходимо.

Дословно А.Аганбегян пишет: «Результат [этого абсурда] – разрыв между производством и социальными потребностями. Очень показателен пример с тракторами. CCCР производит в 4,8 раз больше тракторов, чем США, хотя отстает от них в производстве сельскохозяйственной продукции. Необходимы ли эти трактора? Эти трактора не нужны сельскому хозяйству, и если бы их покупали за свои деньги и рационально использовали, хватило бы в два или три раза меньше машин». Это утверждение произвело столь сильное впечатление на мировое сообщество экономистов, что цитировалось на Западе не только в прессе, но и в серьезных монографиях. Книга А.Г.Аганбегяна “Экономическая перестройка”, в которой и был сформулирован “миф о тракторах”, выходила на европейских языках с предисловиями ведущих экономистов (на испанском языке с предисловием Рамона Тамамеса).

Задав меру, содержащую в себе оценку состояния (“Эти трактора не нужны сельскому хозяйству… хватило бы в два или три раза меньше машин”), академик устранил систему координат, в которой его мера могла бы иметь смысл. Он не указал типичную норму насыщенности хозяйства тракторами в той экономике, которая лишена “пороков плановой системы” и предлагалась нам как пример для подражания. В действительности среднеевропейская норма в тот момент была равна около 100 тракторов на 1000 га пашни, а в СССР имелось 12 тракторов на 1000 га (1988 г.).

Эти данные приведены в общедоступных справочниках, А.Г.Аганбегян не мог их не знать, так что в его заявлении вполне можно было бы усмотреть должностной подлог. Но для нас важнее тот факт, что сообщество экономистов без всяких сомнений приняло ложное утверждение одного из своих членов и, насколько известно, до сих пор никак на него не отреагировало.

Судя по всему, у экономистов, читавших широко растиражированное высказывание академика, просто не возникало внутреннего желания встроить данную им меру в реальный контекст и задать себе вопрос: “А сколько тракторов следует считать необходимым? Сколько тракторов имеется в ФРГ, в Италии, в Польше?” В сельском хозяйстве СССР тракторов на гектар пашни было в тот момент в 16,5 раз меньше, чем в ФРГ и в 7 раз меньше, чем в Польше. Фактически академик-экономист уверял, что колхозникам на гектар пашни следовало бы иметь тракторов в 20 раз меньше, чем в Польше, в 50 раз меньше, чем в ФРГ и в 120 раз меньше, чем в Японии.

Искажение меры здесь столь велико, что возникает ее острая несоизмеримость с реальностью. Как могла не замечать этого масса образованных экономистов? А если замечать, то не реагировать на ложь, прикрытую авторитетом их профессионального сообщества?

На практике миф об избытке тракторов, созданный иерархами сообщества экономистов в СССР и подхваченный экономистами Запада, послужил прикрытием политических действий по ликвидации тракторной промышленности в России. На рис. 9 приведена динамика выпуска тракторов в ходе неолиберальной реформы. Что скажут на это ведущие экономисты Запад, с которыми Аганбегян интенсивно общался и общается с конца 80-х годов?

Чтобы убедить советское общество принять, хотя бы пассивно, программу демонтажа народного хозяйства, требовалось отключить у него способность трезво и рационально осмыслить это предложение. Ведь речь шла об изменении, которое угрожало личным интересам каждого гражданина и его потомков. Перестройка и стала прежде всего большой культурной программой, направленной на разрушение рационального мышления. Это едва ли не самая разрушительная и преступная часть всей программы реформ в СССР и России. Она велась с большой интенсивностью с помощью огромной идеологической машины, унаследованной от КПСС, с использованием авторитета науки и искусства. Были подорваны и испорчены главные инструменты рационального мышления городского населения страны – язык, логика и мера.

Этой программе и той национальной трагедии, которую переживает народ России, ставший объектом этой программы, уже посвящена довольно обширная литература. В интеллектуальное пространство Запада она хода не имеет, поскольку оно защищено плотным идеологическим фильтром. Здесь приведем только пару примеров, которые характеризуют те приемы, что применялись конкретно экономистами для подрыва легитимности промышленности.

Овладение числом и мерой – одно из важнейших завоеваний человека. Умение мысленно оперировать с числами и величинами – исключительно важное интеллектуальное умение, которое осваивается с трудом и развивается на протяжении жизни человека. Воздействие на сознание во время перестройки привел к необычной интеллектуальной патологии – утрате расчетливости. Произошла архаизация сознания слоя образованных людей – отказ от того «духа расчетливости» (calculating spirit), который, по выражению М.Вебера, был важным признаком современного общества.

Важнейшее свойство расчетливости, даваемое образованием и опытом – способность быстро прикинуть в уме порядок величин. Когда расчетливость подорвана, сознание людей не отвергает самых абсурдных количественных утверждений, они действуют на него магически. Человек теряет чутье на ложные количественные данные.

Приведенные в такое состояние люди не имели возможности выработать разумную позиции в отношении объявленного в реформе слома отечественной промышленности. Она была представлена монстром, который подлежит уничтожению. Вот наглядный и даже мелкий, но совершенно типичный пример. В программной книге Н.Шмелева «На переломе: перестройка экономики в СССР» говорится о промышленности как «черной дыре, в которой исчезают ресурсы», в данном случае о лесной промышленности: «С каждого кубометра древесины мы получаем продукции в 5-6 раз меньше, чем США» (с. 144).

Можно ли представить себе такое? Ведь это противоречит здравому смыслу. Если заглянуть в общедоступный справочник, то узнаем, что в расчете на 1000 кубических метров сырой древесины в СССР в 1986 г. выходило 786 плотных м3, а в США 790 м3 деловой древесины. Отходов при переработке древесины в изделия в США было 21,0%, а в СССР 21,4%. Вот и вся разница (да и эти отходы шли в дело). Как использовать дальше продукцию первого передела – деловую древесину, зависит уже от приоритетов.

Читающая книги Н.П.Шмелева публика, в значительной своей части экономисты, приняла эту версию про “5-6 раз” – а ведь должна была встрепенуться, если бы сохранила чувство меры. “Возможно ли это? Куда могли деться 80-85% массы привезенного на лесопилку бревна?» – вот что должно было не давать покоя. Но ведь никакого беспокойства эти “количественные” данные, не вызывали.

Подобного же рода количественные данные приводятся для того, чтобы заклеймить машиностроение. Читаем в той же книге: «Известно, например, что на машиностроительных предприятиях от 30 до 70% металла уходит в стружку – в отходы» (с. 171).

В действительности достаточно взять справочник, и мы получаем точные данные, ибо отходы металлов учитывались в СССР (как, впрочем, и в других промышленно развитых странах) скрупулезно, вплоть до окалины. Показатель «Образование металлоотходов в машиностроении и металлообработке» хорошо известен и идет в справочниках отдельной таблицей – в 1988 г. в СССР в этой отрасли было потреблено черных металлов 91,7 млн. т, образовалось отходов в виде стружки 8,1 млн. т или 8,83%. Какие тут 30-70%?

Идеологически ангажированные экономисты, которые манипулировали числами и искажали меру, быстро утратили контроль над собственными действиями и стали, уже неосознанно, активными разрушителями важной основы рационального сознания. В мировом сообществе экономистов не возникло никакой рефлексии относительно этого явления, так что активные манипуляторы мерой не испытали на себе никаких профессиональных санкций.

По своим масштабам и последствиям эта приватизация не идет ни в какое сравнение с другой известной нам экспроприацией – национализацией промышленности в 1918 г. Тогда экспроприация непосредственно коснулась очень небольшой части очень немногочисленной буржуазии. И то предприятия при этом предлагались их же хозяевам в безвозмездную аренду с получением дохода, как и раньше. Тотальная национализация произошла из-за гражданской войны.

Напротив, в 90-е годы ХХ века в частные руки была передана огромная промышленность, которая была изначально практически вся построена как единая государственная система. Это был производственный организм совершенно иного типа, не известного ни на Западе, ни в старой России. Западные эксперты до сих пор не понимают, как было устроено советское предприятие, почему на него замыкаются очистные сооружения или отопление целого города, почему оно содержит поликлинику, жилье, детские сады и дома отдыха.

Главное не в том, что приватизация стала в России средством грабежа и создания огромных преступных состояний. Это была попутная цель, а главное – разрушение народного хозяйства геополитического противника Запада. В экономическом, технологическом и социальном отношении расчленение советской хозяйственной системы означало катастрофу, размеров и окончательных результатов которой мы еще не можем полностью осознать. Система пока что сопротивляется, сохраняет, в искалеченном виде, многие свои черты, как ни добивает ее правительство. Но уже сейчас зафиксировано в мировой науке: в России приватизация привела к небывалому в истории по своей продолжительности и глубине экономическому кризису, которого теория не может удовлетворительно объяснить.

Неизбежное в ходе приватизации разрушение системы предприятий уже само по себе должно было привести к огромным потерям в результате утраты огромного кооперативного эффекта, которым обладало советское хозяйство. Но даже в отношении отдельных предприятий миф о якобы высокой эффективности частных предприятий с сравнении с государственными в середине 80-х годов был уже развеян в экономической науке. Как могли западные экономисты, своим авторитетом поддержавшие тотальную приватизацию в СССР, могли об этом не предупредить? Где же их рациональный декартовский скептицизм и беспристрастность? А ведь проблема не снята за тринадцать лет, прошедших после приватизация. Отношение к ней – постоянный вопрос в РФ, пробный камень для политиков и экономистов. Нигде в мире частный собственник не является более эффективным, чем государство. Сама постановка вопроса неверна – эффективность частника и государства несоизмеримы, поскольку они оцениваются по разным критериям. У частника критерий – прибыль, а у государства – жизнеспособность целого (страны). Диктат рынка привел бы к опасной деформации всей производственной системы, и государство везде корректирует положение или путем национализации предприятий, или путем бюджетных инвестиций для создания новых.

Приватизация 90-х годов стала небывалым в истории случаем теневого соглашения между бюрократией и преступным миром. Две эти социальные группы поделили между собой промышленность СССР. Участие каждой было необходимо для такого дела. Номенклатура имела власть, аппарат управления и идеологическую машину, чтобы парализовать общественное сознание. Уголовные и теневые дельцы имели подпольную организацию, действующую вне закона и морали, большие деньги и поддержку мирового криминального капитала, а также инструменты насилия в трудовых коллективах – на случай протестов снизу.

Этот союз бюрократии и преступности нанес по России колоссальный удар, и неизвестно еще, когда она его переболеет. Допустив воров к экономической власти, номенклатура не только отдала хозяйство на поток и разграбление, но и навязала нам хищных и темных законодателей в культуре, нравственности, даже в обыденных привычках и языке. Агрессивный уголовник с золотой цепью на шее, полный комплексов и презирающий все светлое и высокое, наступил своим башмаком на нашу школу, литературу, спорт, на юношеские мечты нового поколения.

Все эти последствия приватизации были точно предсказаны специалистами, все варианты были просчитаны и в Москве, и в Вашингтоне, вся информация была советским властям представлена. Схема приватизации готовилась в США и была за два года до этого опробована в Польше («план Бальцеровича»). По этой схеме изначально предполагались всплеск коррупции, разорение государства и усиление преступного мира – удар по всем структурам жизнеустройства. В 2005 г. Счетная палата России опубликовала результаты проверки законности приватизации 1992-2003 гг. Это документ, какого не было в истории человечества и больше не будет. Он описывает, как коррумпированное правительство погубило хозяйство огромной страны. Судя по всему, за ничтожные взятки в сравнении с ценностью погубленного хозяйства.

Подумать только, с грубым нарушением даже ельцинских диких законов были отданы за бесценок государственные пакеты акций нефтяных компаний «Юкос», «Лукойл», «Сиданко», «Сургутнефтегаз» и других. Более того, преступным образом были отданы иностранцам самые ценные предприятия оборонного комплекса, приватизация которых вообще была запрещена законом. И что изменилось за 10 лет? Почти ничего. Счетная палата констатирует: «Не контролировался и не контролируется до настоящего времени процесс скупки иностранными лицами пакетов акций стратегически и экономически значимых для России предприятий. Так, малоизвестная американская компания «Nic and Si Corporation» через подставную фирму «Столица» приобрела пакеты акций 19 авиационных предприятий оборонно-промышленного комплекса. В нарушение действующего законодательства пакеты акций продавались иностранным покупателям через посредников». Следующим важным шагом в углублении коррупции властной верхушки и огосударствлении преступного мира стала программа приватизации через залоговые аукционы, породившая «олигархов». Схема была такова. Правительство России в 1992 г. присвоило сбережения граждан в государственном Сбербанке в размере 400 млрд. долларов и создало частный финансовый капитал. Эти новые банки принадлежали «друзьям членов правительства». В 1995 г. правительство, вместо того чтобы занять необходимые ему средства в Центральном банке, взяло займы у этих частным банков под залог акций самых прибыльных государственных предприятий. А потом вдруг государство «не смогло» вернуть долг, и частные банки оказались собственниками этих предприятий. На деле речь идет о фиктивной продаже собственности в колоссальных масштабах. Роман Абрамович таким образом получил компанию «Сибнефть» за 100 млн. долларов, которую у него обратно выкупило правительство за 13 млрд. долларов – в 130 раз дороже (после того, как он 10 лет получал миллиардные доходы от эксплуатации компании). Дж. Стиглиц писал (пять лет спустя): «Эта приватизация была политически незаконной. И тот факт, что они не имели законных прав собственности, заставлял олигархов еще более поспешно выводить свои фонды за пределы страны, чтобы успеть до того, как придет к власти новое правительство, которое может попытаться оспорить приватизацию или подорвать их позиции”.

Е.Ясин, влиятельный идеолог российского «олигархического капитализма», выражается о смысле этой приватизации откровенно: «Ельцин нарушил тогдашнюю конституцию, то есть прибег к государственному перевороту. Это позволило удержать курс на реформы… Единственным социальным слоем, готовым тогда поддержать Ельцина, был крупный бизнес. За свои услуги он хотел получить лакомые куски государственной собственности. Кроме того, они хотели прямо влиять на политику. Так появились олигархи».

Во время подготовки закона о приватизации в СССР, 16 мая 1991 г., ЦРУ и pазведупpавление Министерства обоpоны США представили Конгpессу США по его запpосу доклад о тех рисках, которые породит приватизация. Анонимные авторы этого Доклада вызывают уважение и признательность. Они взволнованно говорили о том, какие массовые страдания ожидают советских людей в результате приватизации, к которой совершенно не готово ни хозяйство, ни общество. Простые слова доклада ЦРУ находились в таком контрасте с утверждениями уважаемых мэтров мировой экономической науки, что потрясало это дикое смещение всех устоев. Было ясно, что приближается катастрофа. Гуманно было ЦРУ, а у науки проступил оскал людоеда!

Главной целью приватизации в СССР и странах СЭВ было разрушение политической системы блока государств, противостоящих Западу в «холодной войне». Война есть война, и политиков можно понять. Но как могло так активно участвовать в этой войне профессиональное сообщество экономистов, не сняв тоги ученых! Небольшим политическим выигрышем для Запада не оплатить того удара, который был этим нанесен по этосу современной науки. Мы присутствуем на поминках по Просвещению.

Результат приватизации известен. Мощные советские заводы раздробили (в среднем на 6 частей), чем угробили единую технологическую базу, и выбросили с них почти половину рабочих. В промышленности России уничтожено 10 млн. рабочих мест! Мы стали свидетелями небывалого регресса в технологии и организации труда как результата приватизации.

Вот самая богатая, не имеющая проблем со сбытом отрасль российской экономики – добыча нефти. В 1988 г. на одного работника здесь приходилось 4,3 тыс. тонн добытой нефти, а в 1998 г. – 1,05 тыс. т. Падение производительности в 4 раза! Собственники нефтяных компаний ведут хищническую эксплуатацию месторождений, разведанных и обустроенных в советское время. Они «снимают сливки», безвозвратно уничтожая огромное национальное и мировое богатство. Средняя величина коэффициента извлечения нефти в России снижается и сейчас составляет около 35%, т.е. после окончания разработки месторождений в земле останется 65% нефти.

В ходе подготовки к приватизации велась интенсивная идеологическая кампания. Для политики и прессы был даже создан особый язык. Ведь приватизация – малая часть изменения отношений собственности. Она – лишь наделение частной собственностью на предприятие. Но это предприятие было собственностью народа (нации). Государство выступает лишь как управляющий этой собствен­ностью. Чтобы ее приватизировать, необходимо было сначала осуществить денационализацию. Это – самый главный и трудный этап, ибо он означает изъятие собственности у ее владельца (нации). А это, очевидно, не сводится к экономическим отноше­ниям (так же, как грабеж в переулке не означает для жертвы просто утраты некоторой части собственности). Однако и в законах о приватиза­ции, и в прессе проблема изъятия собст­венности замалчивались. Слово «дена­ционализация» не встречается ни разу, оно стало табу и заменено специально придуманным словом «разгосударствление».

Идею «распродать государство» пропагандировали видные партийные экономисты, которых с энтузиазмом встречали на собраниях научной элиты в СССР и за рубежом. «Архитектор перестройки», член Академии наук СССР экономист А.Н.Яковлев требовал: «Без того, чтобы иностранному капиталу дать гарантии свободных действий, ничего не получится. И надо, чтобы на рынок были немедленно брошены капиталы, земля, средства производства, жилье». Эти установки были крайне антидемократическими – сдвиг к приватизации народного хозяйства и переход к частному предпринимательству происходил вопреки желанию 90% населения. Идеологическая кампания стала одним из факторов тяжелого культурного срыва. В сознании элиты произошел всплеск пещерного социал-дарвинизма, биологизации представлений об обществе, антиуравнительных а антирабочих настроений.

В Концепции закона о приватизации РСФСР (1991 г.) в качестве главных препятствий ее проведению называются такие: «Миpовоззpение поденщика и социального иждивенца у большинства наших соотечественников, сильные уpавнительные настpоения и недовеpие к отечественным коммеpсантам; пpотиводействие слоя неквалифициpованных люмпенизиpованных pабочих, pискующих быть согнанными с насиженных мест пpи пpиватизации».

Вдумаемся во фразеологию этого официального документа парламента. Большинство (!) граждан якобы имеют «миpовоззpение поденщиков и социальных иждивенцев». Тpудящиеся – иждивенцы, какая бессмыслица! Рабочие – люмпены, котоpых надо гнать с «насиженных мест». Влиятельная часть либеральной элиты впала в мальтузианский фанатизм времен «дикого капитализма». Но ведь этому аплодировала либеральная элита всего Запада. Да и не только либеральная – не отставали и социал-демократы с еврокоммунистами.

После завершения приватизации вдова академика А.Д.Сахарова Е.Боннэр издевалась из США: «Главным и определяющим будущее страны стал передел собственности. У народа собственность так и ограничится полным собранием сочинений Пушкина. И, в лучшем случае, приватизированной двухкомнатной квартирой, за которую неизвестно сколько надо будет платить – многие не выдержат этой платы, как не выдержат и налог на наследство их наследники. Ваучер не обогатит их, может, с акций когда-нибудь будет хватать на подарки внукам».

Вот она, либеральная демократическая элита! Она взрастила и охранила своим авторитетом и политическим влиянием ростки нового, предельно хищного и циничного господствующего меньшинства. Сейчас уже нельзя не видеть, какого мутанта она вырастила в своей пробирке. Уже сложился генотип российского псевдокапитализма – тупого, алчного и расточительного. Он пожирает угасающую страну, и ей опять придется искать радикальный способ вырваться из этой исторической ловушки. Но путь образованный слой Запада задумается о том, какой провал в культуре, рациональности и этике его элиты вскрыла вся эта история. Пятнадцать лет она наблюдает за страшными плодами своих рук – и никакой рефлексии.