Мало что будоражит наши болтливые классы больше, чем капитализм. На заре мирового экономического кризиса спор о нем преодолел политические границы: в консервативных газетах обсуждали «будущее капитализма» (как если бы оно вызывало какие-то сомнения), а корейские марксисты анализировали его будто бы саморазрушительные тенденции. Папа Франциск сделал капитализм центральной темой своего папства, а французский экономист Тома Пикетти завоевал статус рок-звезды 700-страничным трудом, полным таблиц и статистики, с лаконичным и решительно асексуальным названием «Капитал в XXI веке» (Harvard University Press ).
На эту современную драму обратили внимание и историки. Они вполне справедливо отмечают, что мир, в котором мы живем, не понять, не разобравшись с долгой историей капитализма - процессом, развернувшимся более чем на полтысячелетия. Им подливают масла в огонь и слишком уж частые ошибки экономистов, склонных натурализовать отдельные экономические механизмы, с математической точностью выявляя «законы» их развития и предпочитая краткосрочные перспективы долгосрочным. Современные историки капитализма отличаются тем, что настаивают на его условной природе, прослеживая, как он менялся с течением времени, революционизируя общества, технологии, государства и многие, если не все, стороны жизни.
Нигде эта академическая тенденция не проявилась ярче, чем в Соединенных Штатах. И никакой другой проблеме здесь в настоящий момент не уделяется столько внимания, как связи капитализма с рабством.
Если капитализм, как многие полагают, - это наемный труд, рынки, контракты и верховенство закона и, важнее всего, если основан он на идее, что рынки естественным образом расширяют человеческую свободу, как тогда понять роль рабства в нем? Ни одна национальная история не поднимает этот вопрос столь же настойчиво, как история США: это ключевое для нашего времени капиталистическое общество к тому же долго пособничало рабству. Но тема эта выходит далеко за пределы одной нации. На самом деле, отношения между рабством и капитализмом - это ключ к пониманию основ современного мира.
Слишком долго историки не видели проблемы в противопоставлении рабства и капитализма. История американского капитализма у них обходилась без рабства, а рабство изображалось как по существу своему некапиталистическое. Вместо того чтобы анализировать его как институт Нового времени, каковым оно и было, они описывали его как домодерное: жестокая, но маргинальная по отношению к более широкой истории капиталистической современности непроизводительная система, задерживавшая экономический рост, артефакт из раннего мира. Рабство было «южной» патологией, облеченной в «господство ради господства», поддерживаемой «фанатиками» и в конце концов устраненной с мировой арены дорого обошедшейся кровопролитной войной.
Но были и ученые, не соглашавшиеся с такими оценками. В 1930-х и 1940-х годах Сирил Джеймс и Эрик Уильямс заявляли о центральной роли рабства для капитализма, хотя их открытия в значительной степени игнорировались. Около полувека спустя два американских экономиста, Стэнли Льюис Энгерман и Роберт Уильям Фогель, в своей противоречивой книге «Время на кресте» (Little, Brown , 1974) обнаружили современность (modernity ) и прибыльность рабства в Соединенных Штатах. И хотя заслуги этих ученых часто не признаются, их идеи легли в основу целой лавины книг и конференций. В них говорится о динамичной природе рабства в Новом Свете, его современности, прибыльности, экспансионизме и центральном значении по отношению к капитализму в целом и экономическому развитию США в частности.
Историки Робин Блэкберн в Англии, Рафаэль Маркесе в Бразилии, Дейл Томич в США и Михаэль Зюске в Германии изучают историю рабства в Атлантическом регионе. К ним присоединилась и группа американских историков помоложе, таких как Уолтер Джонсон, Сет Рокман, Кейтлин Розенталь и Эдвард Баптист, чье исследовательское внимание обращено к Соединенным Штатам.
Хотя их работы различаются, и порой существенно, все они настаивают на том, что рабство было ключевой составляющей американского капитализма - особенно в XIX веке, когда этот институт неразрывно сросся с экспансией современной промышленности, - и развития Соединенных Штатов в целом.
В первой половине XIX века рабство лежало в основе американской экономики. Юг был экономически развивающейся частью нации (для ее белых граждан); его продукты не только позиционировали США в мировой экономике, но и создавали рынки для сбыта сельскохозяйственных и промышленных товаров, выращенных и произведенных в Новой Англии и среднеатлантических штатах. Более половины национального экспорта в первые 60 лет XIX века составлял сырой хлопок, почти целиком выращенный рабами. В своей важной книге «Река темных снов: рабство и империя в хлопковом царстве» (Harvard University Press , 2013) Уолтер Джонсон отмечает, что паровые двигатели были больше распространены в долине Миссисипи, чем в сельской местности Новой Англии, - эта говорящая деталь свидетельствует о современности рабства. Джонсон видит в нем не только неотъемлемую часть американского капитализма, но самую его сущность. Рабству, как писал в Southern Cultivator корреспондент из Саванны, «в значительной - очень значительной - степени обязана эта страна своей торговлей, производством и всем своим процветанием».
Большинство недавних работ подтверждает это наблюдение 1868 года, выводя нас за пределы главных рабовладельческих областей и настаивая на общенациональной значимости рабства вплоть до его отмены в 1865 году. Согласно им, рабство в той же мере угнездилось в конторах Нижнего Манхэттена, прядильных цехах Новой Англии и мастерских подающих надежды промышленников долины реки Блэкстоун в Массачусетсе и Род Айленде, что и на плантациях в междуречье Язу и Миссисипи. Рабовладение южных штатов волнами расходилось по всей экономике, не просто придавая ей форму, но и главенствуя в ней.
Торговцы в Нью-Йорк Сити, Бостоне и других городах, как Брауны в хлопковой отрасли и Тейлоры в сахарной, промышляли товарами, выращенными рабами, и накапливали при этом огромные богатства. Связь с рабством бывала косвенной, но далеко не всегда: к 1840-м годам Джеймс Браун, сидя в своей конторе в Нижнем Манхэттене, нанимал надсмотрщиков для рабовладельческих плантаций, доставшихся ему от его недобросовестных кредиторов. Необходимость вкладывать еще больше средств в землю и труд вывела плантаторов на мировые рынки капитала; без доступа к ресурсам Нью-Йорка и Лондона экспансия рабовладельческого земледелия на Юге США была бы почти невозможна.
Прибыль, которую приносил рабский труд, оказалась «долгоиграющей». И Брауны, и Тейлоры в конце концов перешли от товаров к банковскому делу. Брауны создали учреждение, частично дошедшее до нас как «Браун Бразерс, Гарриман энд Компани», а Мозес Тейлор встал во главе предшественника «Ситибанка». Некоторые из крупнейших финансистов XIX века, включая Барингов и Ротшильдов, были глубоко вовлечены в «южный промысел», а накопленную прибыль перенаправляли в другие секторы мировой экономики. Как говорили вольноотпущенники в Вирджинии в 1867 году, «наших жен, наших детей и мужей продавали вновь и вновь, чтобы покупать земли, на которых мы теперь поселились… Не мы ли тогда расчистили землю и вырастили на ней урожаи кукурузы, табака, риса, сахара и всего остального? Не на выращенном ли нами хлопке и рисе поднялись крупные города Севера?» Рабство, как они понимали, было вписано в самую ткань американской экономики.
Рабовладение на Юге США служило на пользу американскому капитализму и иными способами. Как обнаружили недавно историки и специалисты по менеджменту, из мира плантаций пришли новшества в расчетах стоимости и производительности труда. В этих местах хозяева наслаждались практически полным контролем над своими работниками и могли поэтому заново изобрести трудовой процесс и его учет - такой власти в середине XIX столетия не было ни у одного промышленника.
Кейтлин Розенталь доказала , что рабский труд позволил рабовладельцам испытывать новые, экспериментальные способы его контроля. А Эдвард Баптист, подробно изучивший бытовавшие на плантациях трудовые практики и подчеркнувший их современность в книге «Половина, о которой всегда молчали: рабство и становление современного капитализма» (Basic Books ), даже объявил : как только хозяева плантаций включили в свой репертуар новые методы организации труда, широко распространились и пытки. Рабовладельческие плантации, а не железные дороги, на самом деле были первым «крупным бизнесом» Америки.
Более того, как показал Сет Рокман, основанная на рабстве экономика Юга сформировала также немаловажный рынок сбыта товаров, произведенных северными фабрикантами и ремесленниками. Снабжая плантации одеждой и метлами, плугами и изящной мебелью, северные предприятия господствовали на крупном рынке Юга, не затронутого сколь-либо существенной индустриализацией до конца XIX века.
Как всем нам известно со школьной скамьи, индустриализация в США первое время сосредотачивалась преимущественно на производстве хлопка: прядении хлопковой нити при помощи новомодных машин и в конечном счете ее плетении на ткацком станке, работавшем сперва на водяном, а затем на паровом двигателе. Сырье же, поступавшее на фабрики, почти всецело выращивалось рабами. В самом деле, крупные фабрики, возникавшие вдоль рек Новой Англии, с их растущими штатами наемных работников нельзя представить без надежных, постоянно растущих поставок постоянно же дешевеющего сырого хлопка. Кэботы, Лоуэллы и Слейтеры - что бы они ни думали о рабстве - сильно обогащались на доступности дешевого выращенного рабами хлопка.
Доходы от продажи, производства, выращивания хлопка и от поставок на южные рынки росли, и выгоду из этого извлекали многие культурные, общественные и образовательные учреждения: приходы, госпитали, университеты. Учитывая, что США в первой половине XIX столетия были буквально пронизаны рабством и доходами от него, неудивительно, что учреждения, на первый взгляд, совершенно далекие от плантаций с их насилием, тоже оказывались причастными к рабству.
Крейг Стивен Уайлдер в своей книге «Эбен и плющ: раса, рабство и беспокойная история американских университетов» (Bloomsbury , 2013) показал , как Брауновский и Гарвардский университеты, наряду с прочими, привлекали пожертвования вовлеченных в работорговлю предпринимателей, включали в свои советы производителей хлопка, выпускали целые поколения южан, возвращавшихся домой - в жизнь жестоких господ, и фактически несли ответственность за производство идеологических подпорок для рабства.
К 1830 году миллион американцев, в большинстве своем рабов, выращивали хлопок. Сырой хлопок был важнейшей частью экспорта Соединенных Штатов, он стоял в центре финансовых потоков Америки и нарождающихся предпринимательских практик, в основе ее первой современной обрабатывающей промышленности. Как утверждал в 1854 году беглый раб Джон Браун, «когда стоимость хлопка на английском рынке растет, бедные рабы тут же чувствуют это на себе: их гонят сильнее, а кнут хлещет чаще и чаще».
Когда хлопок, а вместе с ним и рабство, стал ключевой частью американской экономики, он сместился и в центр мировой экономики с ее последующими преобразованиями: созданием глобально взаимосвязанной экономики, Промышленной революцией, быстрым распространением капиталистических общественных отношений во многих частях света и Великим расслоением - моментом, когда несколько частей света совершенно неожиданно стали гораздо богаче всех остальных. Простые волокна, превращаемые в пряжу и ткань, оказались в центре возникновения промышленного капитализма, столь знакомого нам сегодня. Наш современный мир берет свое начало на хлопковых фабриках, в хлопковых портах и на хлопковых плантациях XVIII и XIX столетий. Соединенные Штаты были всего лишь эпизодом в гораздо более масштабной истории, объединившей индийских ремесленников, европейских промышленников и поселенцев, захвативших землю в обеих Америках. Именно эти связи, часто на больших расстояниях, и создали хлопковую империю, а вместе с нею и современный капитализм.
Чтобы понять американское рабство, нужно проанализировать относительную прочность социальных и политических структур в таких местах, как Оттоманская империя XVIII века и Западная Индия 1840-х годов. А чтобы понять связь капитализма и рабства, нужно рассмотреть, наряду с преобразованиями в индийской сельской местности, институциональными структурами капитализма в Великобритании и государственными структурами Египта, как земледельцы в Африке контролировали свою землю и труд.
Именно в этой точке история капитализма переплетается с другим новым полем исследований - мировой историей. Широко известно, что история как научная дисциплина возникла в одной связке с современным национальным государством и действительно сыграла важную роль в его становлении. Именно поэтому большая часть истории очерчивается границами современных государств. В последние годы, впрочем, некоторые историки пытались выйти за их пределы, сведя вместе истории регионального и даже глобального масштабов, - например, Чарльз Майер в работе «Левиафан 2.0: изобретение современной государственности» (Harvard University Press ) и Юрген Остерхаммель в книге «Метаморфозы мира: мировая история XIX века» (Princeton University Press ).
Особо важная роль в этой литературе принадлежит экономической истории, в частности таким новаторским работам, как «Великое расслоение: Китай, Европа и становление современной мировой экономики» Кеннета Померанца (Princeton , 2000) и «Рабочие мира: очерки мировой истории труда» Марселя ван дер Линдена (Brill , 2008). Экономическая история, так долго сосредотачивавшаяся на «национальных» вопросах - «пришествии управленческого капитализма» в США, «организованном капитализме» в Германии, «ростках капитализма» в Китае, - теперь все больше берется за вопросы пошире, рассматривая капитализм как глобальную систему.
Обращаясь к глобальной перспективе, мы по-новому осознаем центральную роль, которую в Соединенных Штатах и других странах сыграло рабство при возникновении современного капитализма. Она позволяет также понять, как эта зависимость от рабства в конечном счете была преодолена позже в XIX веке. Мы начинаем осознавать, что возможность европейских торговцев обеспечивать все возраставшие поставки хлопковой ткани из Южной Азии в XVII и XVIII столетиях была решающей для трансатлантической работорговли, поскольку ткань стала основным товаром, обмениваемым на рабов на западном побережье Африки. Мы понимаем, что быстро разраставшийся рынок южноазиатской ткани в Европе и за ее пределами мотивировал европейцев войти в хлопковую индустрию, процветавшую во всем мире тысячелетиями.
Глобальная перспектива позволяет по-новому осмыслить, как рабство оказалось в центре Промышленной революции. Когда машинное производство хлопчатобумажных тканей распространилось в Великобритании и континентальной Европе, традиционных источников сырого хлопка - особенно земледельцев в Оттоманской империи, а также в Африке и Индии - оказалось недостаточно. Не в силах поддержать монокультурное производство хлопка в этих регионах и преобразовать крестьянские хозяйства, европейские торговцы стали завозить хлопок, выращенный рабами, сперва из Вест-Индии и Бразилии, а к 1790-м - главным образом из Соединенных Штатов.
В итоге способность Европы индустриализировать поначалу целиком опиралась на контроль за экспроприированными землями и рабским трудом в обеих Америках. Она могла избежать ограничений на свои собственные ресурсы - в конце концов, никакого хлопка в Европе не выращивали - благодаря своему растущему и часто насильственному господству над мировыми торговыми сетями, наряду с контролем над огромными территориями в Южной и Северной Америках. В первые 80 лет существования современной промышленности самые существенные объемы сырого хлопка на европейском рынке производились рабами, а не завозились из Китая или Индии с их значительно большими урожаями хлопка.
К 1800 году 25 процентов хлопка, выгружаемого в Ливерпуле, важнейшем в мире хлопковом порту, доставлялось из США; 20 лет спустя эта доля выросла до 59 процентов; а к 1850 году 72 процента хлопка, потребляемого в Великобритании, выращивалось в Соединенных Штатах (эта доля характерна и для других европейских стран). Глобальная перспектива позволяет увидеть, что возможность получать больше дешевого хлопка помогла европейским и североамериканским производителям увеличить производство дешевой пряжи и ткани, что, в свою очередь, позволило им захватить старые хлопковые рынки в Азии, Африке и других местах, запустив в этих частях света волну деиндустриализации. Новшества в международной торговле, инвестиции капитала на больших расстояниях и институты, в которых укоренилась эта новая форма капиталистической глобализации, - все это производные мировой торговли, где господствовал рабский труд и колониальная экспансия.
Взглянув на историю хлопка в глобальной перспективе, можно обнаружить, что рабский труд был признаком не только слабости, но и мощи западных государств и капитала.
Способность подчинить труд в отдаленных местах свидетельствовала о возросшем влиянии европейских и североамериканских владельцев капитала. И в равной степени она демонстрировала их неспособность преобразовать крестьянские хозяйства. Лишь в последней трети XIX века крестьянские производители в Центральной Азии, Западной Индии, Африке и Джорджии, в самих Соединенных Штатах, смогли встроиться в мировую хлопковую империю; так возникал мир, где стало возможным резко расширять выращивание хлопка в промышленных целях, не порабощая при этом рабочих хлопковой отрасли. В самом деле, одно из слабых мест перспективы, всецело сосредоточенной на сказочно прибыльном комплексе «раб/хлопок» довоенного американского Юга, - в том, что она не объясняет, как могла возникнуть хлопковая империя без рабства.
Нам неизвестно, была ли хлопковая промышленность единственным путем к современному индустриальному миру, но мы точно знаем, что она вела к глобальному капитализму. Мы не знаем, могли ли Европа и Северная Америка разбогатеть без рабства, но мы точно знаем, что промышленный капитализм и Великое расслоение на самом деле возникли из котла, где смешивались рабство, колониализм и экспроприация земли. В первые 300 лет экспансии капитализма, особенно после 1780 года, когда он окончательно вступил в свою индустриальную фазу, экономическое положение Соединенных Штатов уж точно покоилось не на мелких фермерах из необработанных земель Новой Англии. Оно держалось на неоплачиваемом каторжном труде американских рабов в таких местностях, как Южная Каролина, Миссисипи и Алабама.
Когда мы прибегаем к важным аргументам о превосходных экономических показателях Запада и связываем их с «превосходными» же западными институтами, вроде права на частную собственность, бережливого правительства и верховенства закона, не нужно забывать, что мир, выкованный западным человеком, отличался и ровно противоположными чертами: обширной конфискацией земли и труда, государственным вмешательством в форме колониализма и верховенством насилия и принуждения. И не нужно злоупотреблять любимой сказкой о капитализме и свободном труде. Мировой капитализм отличают самые разные режимы труда, одним из которых, к тому же ключевым, было рабство.
В эпоху своего расцвета, впрочем, рабство рассматривалось как неотъемлемая черта экономики западного мира. Неудивительно, что в сентябре 1861 года, когда генерал армии Союза Джон Фримонт освободил рабов в Миссури, The Economist беспокоился, что такая «страшная мера» могла распространиться и на другие рабовладельческие штаты, «неся с собою полный крах и всеобщее разорение этих плодородных территорий», а также торговцев из Бостона и Нью-Йорка, «чье благосостояние… всегда извлекалось» в значительной степени из этих территорий.
Рабство умерло не потому, что было непродуктивным или невыгодным, как будут позже утверждать историки. Оно не было каким-то феодальным пережитком, доживавшим свои последние дни.
Рабство умерло из-за жестокой борьбы, оттого, что рабы непрестанно бросали вызов тем, кто держал их в неволе, - успешнее всего в 1790-х в Сан-Доминго (теперь Гаити, место, где родилась первая цветная нация в Новом Свете) - и оттого, что группа аболиционистов мужественно боролась с некоторыми господствующими интересами своего времени.
Отмиранию рабства способствовало то, что оно было системой не только трудовой эксплуатации, но и господства, воплощавшейся в конкретных формах государственной власти. Южные плантаторы имели огромное политическое влияние. Они нуждались в нем - чтобы сохранить сам институт рабства, чтобы расширять свое влияние на новые земли и позиционировать Соединенные Штаты в мировой экономике как экспортера сельскохозяйственных товаров.
Со временем интересы Юга станут все больше конфликтовать с интересами маленькой, но растущей группы северных промышленников, фермеров и рабочих. Способные мобилизовать труд за счет выплаты заработной платы северяне потребуют сильного государства, повышающего тарифы, выстраивающего инфраструктуру для внутренней индустриализации и гарантирующего территориальное расширение свободного труда в Соединенных Штатах. Боясь потерять контроль над основными рычагами власти, рабовладельцы попытаются добиться независимости.
После Гражданской войны в США и других странах возникнет новый тип капитализма. И все же этот новый капитализм с его определяющими чертами - наемным трудом и государствами с беспрецедентным бюрократическим, инфраструктурным и военным потенциалом - будет расти на доходах, институтах, сетях, технологиях и инновациях, порождаемых рабством, колониализмом и экспроприацией земли.
Это наследие по-прежнему с нами. Колоссальное неравенство - внутри страны и между странами, - коим отличается наш мир, во всяком случае, частично - итог продолжительной и жестокой истории капитализма.
Остается по-прежнему много открытых вопросов, как конкретных, так и более общих. Так, мы не можем понять до конца, как методы управления трудом переселились из мира плантации в мир фабрики. Нам нужно более детально исследовать, где именно в Европе и в Северной Америке накапливались доходы от рабства и какое значение они имели для других секторов экономики. Полезным было бы и лучше осознать, каким образом была преодолена плотная экономическая связь северных предпринимателей с рабством. И мы только еще догадываемся, чем чревато переосмысление рабства для более общего понимания капитализма.
Что мы точно знаем, так это то, что истории рабства и капитализма выглядят совершенно иначе, если их рассматривать в связи друг с другом. В следующий раз, когда мы будем гулять по улицам Нижнего Манхэттена или по садам Гарвардского университета, нам следует задуматься по крайней мере о смерти миллионов рабов, благодаря которым это величие стало возможным, и о том, как сегодня сохраняется наследие рабства.
Введение
На стыке XIX и XX века общество вступило в новую фазу своего развития, капитализм стал мировой системой. Россия вступила на путь капиталистического развития позже стран Запада и поэтому попала во второй эшелон стран.
Крестьянская реформа 1861 г., несмотря на свою непоследовательность и противоречивость, явилась, в конечном счете, важнейшим историческим актом прогрессивного значения. Она стала переломным моментом, гранью между Россией крепостной и Россией свободного предпринимательства, создав необходимые условия для утверждения капитализма в стране.
В представленной контрольной работе будут рассмотрены аграрные реформы, проведенные в капиталистической России, важнейшей из которых, на мой взгляд, является реформа П.А. Столыпина.
Развитие капитализма после отмены крепостного права
В 60-80- х годах в деревне начали выделяться капиталистические элементы - около 20% всех крестьянских хозяйств. Путем аренды и скупки, в своих руках они сосредоточили практически всю землю, подлежавшую купле-продаже, и третью часть надельной земли. В их руках находилось более половины всего рабочего скота, сельскохозяйственные машины, на них работала основная масса сельскохозяйственных наемных рабочих. Ряды наёмных рабочих в основном составляли лично свободные крестьяне.
Втягивание крестьянства в товарно-денежные отношения способствовало разложению этого класса и создавало необходимые условия для развития капиталистического сельского хозяйства. Это выражалось в расширении посевных площадей, росте валовых объемов сельскохозяйственных культур, повышении урожайности, использовании удобрений, машин и т.д.
Так же падение крепостного права являлось и началом развития капитализма в помещичьем хозяйстве. Здесь начинали применять машины агротехнику, что в свою очередь требовало наемной рабочей силы. Превращению помещичьих хозяйств в капиталистические способствовала и выкупная операция. Часть денежных средств, полученных помещиками в результате выкупа крестьян, превращалась в капитал, вкладываемый в сельскохозяйственное производство, промышленность, строительство. Но всё же помещичье хозяйство крайне медленно приобретало капиталистический характер.
В центрально-черноземных районах, где почва имела высокую урожайность, помещики сдавали часть земли в аренду, стоимость которой крестьяне отрабатывали на барской запашке своим инвентарем (по феодальной системе отработок).
За арендованную землю в ряде районов крестьянин расплачивался своей долей урожая, которая могла равняться половине и более всего полученного им совокупного продукта.
В целом же аграрный сектор российской экономики разительно отставал от промышленного, и это отставание все более принимало форму острейшего противоречия между потребностями буржуазной модернизации страны и тормозящим влиянием феодальных пережитков в сельском хозяйстве.
Пережитки феодально-крепостнических отношений существовали еще долгое время. Но, тем не менее, начало капитализма было положено, и после отмены крепостного права капитализм в России стал развиваться высокими темпами. Последовавшее за реформой расслоение крестьянства представляло собой предпосылку расширения внутреннего рынка, без чего невозможен рост капиталистической промышленности.
Крепостничество и капитализм
7 класс. Крепостничество и капитализм
1649 г. – Соборное Уложение
Отмена Юрьева дня. Отмена урочных лет
(бессрочный сыск беглых крестьян)
Права и обязанности дворян
Сокращён срок службы до 25 лет
Запись в полки сразу после рождения
Владеют землёй с крестьянами
Увеличились крепостные права помещиков
1762 г. – Указ о вольности дворянской
Сельское хозяйство
Черты аграрного общества
Сохраняется трёхполье
Используют старые орудия труда
Увеличивается барщина и оброки
Развитие ремесла, промышленности и торговли
Появляются поселения, где преобладает занятие ремеслом, а не земледелием
Развивается ремесленное производство
Растёт количество мануфактур.
Развиваются новые отрасли производства
Используется подневольный труд.
Развивается внутренняя и внешняя торговля
ВЫВОД:
В XVIII в. Россия была крепостнической страной, несмотря на развитие отдельных черт капитализма.
Учебник - «История России XVI – XVIII в.», авторы Д.Д. Данилов, Д.В.Лисейцев, Н.С.Павлова, В.А.Рогожкин.- Москва, Баласс, 2011
-
Во второй половине XIX столетия в России произошли разительные перемены, которые вывели ее рабочий класс в начале XX века на передний край борьбы мирового пролетариата. Еще в середине прошлого века Россия была одной из весьма отсталых стран в Европе.
В ней сравнительно поздно стал развиваться капитализм. В России в то время существовали крепостные порядки, при которых крестьян можно было продавать и покупать, как СКОТИНУ как вещь Подневольный труд был малопроизводительным, а основанное на таком труде сельское хозяйство очень отсталым. Не могла по-настоящему расти и промышленность нуждавшаяся в свободной рабочей силе и внутреннем рынке1. Развитие товарно-капиталистических отношений толкало на уничтожение коепостного гшава но крепостнир^и-помещики упорно сопротивлялись этому.
Гнилость крепостного строя и его вред становились все более ощутимыми. В 1861 году экономическая необходимость и угроза разраставшихся крестьянских волнений заставили царское правительство отменить крепостное право.
После падения крепостного права в России довольно быстро стал развиваться капитализм, прежде всего в промышленности. Количество фабрик и заводов с 1866 по 1890 год увеличилось с 2,5-3 тысяч до 6 тысяч. Появились огромные фабрики и заводы с машинной техникой и тысячами рабочих. Крупные предприятия, насчитывавшие более 100 рабочих, составляли к 1890 году менее семи процентов всех предприятий, но они давали больше половины всего промышленного производства. Железнодорожная сеть увеличилась с 4 тысяч до 29 тысяч километров. Быстро росли большие города - центры экономической, политической и культурной жизни. Возникли новые промышленные районы: Донецкий угольный бассейн, Бакинский нефтяной район. Бее эти перемены произошли за четверть века, на глазах одного поколения.
Развитие капитализма внесло коренные изменения в классовый состав населения. В крепостной России было два основных класса - помещики и крестьяне. С развитием капитализма на арену общественной жизни вышли буржуазия и пролетариат. Зародившаяся еще при крепостном строе буржуазия быстро росла и набирала экономическую силу.
С возникновением и развитием крупного промышленного капиталистического производства появился и рос современный промышленный пролетариат. Только на крупных фабриках и заводах, в горной промышленности и на железных дорогах насчитывалось в 1890 году 1432 тысячи рабочих - вдвое больше, чем в 1865 году, причем почти половина была сосредоточена на крупнейших предприятиях, имевших 500 и более рабочих. Фабрично-заводские рабочие составляли основной костяк огромной армии наемного труда. По подсчетам Ленина, к концу XIX века в России было около 10 миллионов наемных рабочих в промышленности, на железных дорогах, в сельском хозяйстве, строительстве, лесном деле.
Возникновение крупной машинной индустрии и промышленного пролетариата было прогрессивным явлением. Но превращение России в капиталистическую страну, как и всюду, происходило путем усиления эксплуатации трудящихся. За цифрами роста фабрик и заводов, строительства" железных дорог скрывались горе народа, его слезы и кровь. Положение масс было тем более невыносимым, что капиталистическая эксплуатация сочеталась с остатками крепостнического гнета.
Отмена крепостного права проводилась в интересах сохранения помещиками-крепостниками своих привилегий и власти. Крестьян при «освобождении» ограбили самым бессовестным образом. Значительную долю земли, которую крестьяне обрабатывали раньше для себя, помещики отрезали в свою пользу, причем захватили лучшие участки. Отобранную землю крестьяне называли «отрезками». Остальную землю царские власти заставили крестьян выкупать втридорога. Не удивительно, что крестьяне на «освобождение» ответили массовыми выступлениями. Почти полвека после «освобождения» крестьяне выплачивали помещикам за свои потом и кровью политые земли. Только под давлением революции царское правительство отменило с 1907 года выкупные платежи.
Помещики сохранили огромные земельные богатства и власть. Первым и самым крупным помещиком являлся царь. У одной только царской семьи было в Европейской России 7 миллионов десятин, больше, чем у полумиллиона крестьянских семей. Крупное помещичье землевладение являлось основой полукрепостнической эксплуатации. Крестьяне вынуждены были арендовать землю у помещиков на кабальных условиях: обрабатывать своими орудиями и лошадьми помещичьи земли, отдавать помещику половину урожая. «Отработки», работа «пепоналы. Целая армия жандармов, сыщиков, тюремщиков, городовых, стражников, урядников, исправников, земских начальников охраняла царя, помещиков и капиталистов от народа.
Ревностно служила эксплуататорскому строю церковь. К началу XX века в России насчитывалось почти 69 тысяч православных церквей, ПО тысяч священников и 58 тысяч монахов. Кроме того, имелись десятки тысяч служителей других религий. Вся эта огромная армия церковников усердно насаждала религиозный дурман, внушала трудящимся покорность царским властям.
Самодержавие боялось, что свет знаний сделает народ непокорным. Поэтому оно держало массы в темноте и невежестве. Министерство народного просвещения было на деле органом затемнения народного сознания. На школу отпускались гроши - 80 копеек в год на человека. «Кухаркиных детей», как презрительно называли молодежь из рабочих и крестьян, не пускали в среднюю и высшую школы. Почти четыре пятых населения России было неграмотно. Царизм обрекал народ на нищету не только материальную, но и духовную.
Царская Россия была тюрьмой народов. Нерусские народы, составлявшие 57 процентов населения, были совершенно бесправны, подвергались хищнической эксплуатации, терпели унижения и оскорбления. Царские чиновники творили над ними суд и расправу. Национальная культура нерусских народов подвергалась гонению.
Многим народам запрещалось издавать газеты и книги, учить детей на родном языке. Население на Востоке было сплошь неграмотным. Правительство официально называло нерусские наооды «инородцами» старалось ПРИВИТЬ РУСским презрение к ним Царские власти натравливали одну нацию на другую организовывали еврейские погромы резню между армянами и азербайджанцами.
Остатки крепостничества тормозили развитие страны. В сельском хозяйстве к концу XIX века было занято около пяти шестых населения. Несмотря на рост капитализма, Россия оставалась экономически отсталой аграрной страной.
Перепись населения 1897 года дает представление о классах в тогдашней России. Ее населяло 125,6 миллиона человек. Основной массой были крестьяне, из них две трети -бедняки. Почти одну пятую составляли рабочие со своими семьями. Приблизительно столько же насчитывали зажиточные слои - кулаки владельцы мелких предприятий, буржуазная интеллигенция, чиновничество. Примерно два процента было крупной буржуазии, помещиков и высших чиновников.
Трудящиеся и эксплуатируемые массы - рабочие, деревенская беднота, крестьяне-середняки, ремесленники-"Составляли почти четыре пятых населения. И это огромное большинство народа угнеталось и порабощалось кучкой помещиков и капиталистов", верным стражем которых был царизм. Миллионы не-
ЛУ». выкупные платежи означали что в ^еревне сохранились сильные крепостнические пережитки.
Капитализм развивался и в деревне. Крестьянское хозяйство из натурального все больше становилось товарным и все сильнее подчинялось рынку. Развивалась конкуренция, распространялись аренда и покупка земли, все большую экономическую силу приобретали зажиточные хозяева. Под влиянием капитализма шло разложение крестьянства: выделялись кулаки (сельская буржуазия) и беднота (деревенские пролетарии и полупролетарии, как называл их Ленин).
Помещики и кулаки закабаляли крестьян, обрекая их на нищету и вымирание. Неурожай и голод часто посещали деревню. В 1891 году страшный голод охватил до 40 миллионов крестьян. Нужда гнала крестьян из родных деревень в поисках заработка. Часть их совсем оседала в городах, на фабриках и заводах, становилась постоянными рабочими.
Горькой была доля крестьянина. В невероятно тяжелых условиях жили и рабочие, целиком находившиеся во власти капиталиста и царской администрации. Рабочий день продолжался 12-13 часов, а на текстильных фабриках доходил до 15-16 часе:;. Отсутствовала всякая охрана труда. Нищенской заработной платы едва хватало на скудное пропитание. Но и она всячески урезывалась. Рабочего обсчитывали, выдавали заработную плату нерегулярно, по усмотрению хозяина. Особенно донимали"рабочих штрафы. Они часто достигали трети, а то и 40 процентов заработка и налагались по любому поводу. Широко применялся труд женщин и детей. Работали они наравне с мужчинами, а получали, значительно меньше.
"Большинство рабочих жило в фабричных казармах, в общих «спальнях» с двумя или тремя ярусами нар. В каморках по углам ютились 3-4 семьи. Шахтеры обычно жили в лачугах или землянках. Каторжный труд и нищенская жизнь вызывали массовые заболевания, приводили к быстрому истощению и вымиранию рабочих, к высокой смертности детей
Особенно давали себя знать остатки крепостничества в общественной и политической жизни страны. Россия была неограниченной монархией, т. е. власть в ней всецело принадлежала царю, который по своему усмотрению издавал законы, назначал министров и чиновников, бесконтрольно собирал и расходовал народные деньги. Царская монархия по существу была диктатурой крепостников-помещиков которые имели все политические права, пользовались всеми привилегиями, занимали все основные должности в государстве получали из народных денег гпо-мадные пособия. Царское правительство поддерживало крупных Фабрикантов и заводчиков Финансовых ТУЗОВ Напоп не имел никаких политических прав Он не мог свободно собираться высказывать свои мнения и предъявлять требования объединяться в союзы и организации, свободно, издавать газеты и имущего и закабаленного трудового люда города и деревни представляли огромную революционную силу. Но эту силу надо было организовать и политически просветить, дать ей ясное понимание ее интересов и путей борьбы за освобождение от гнета, сплотить вокруг рабочего класса.
Отмена крепостного права не устранила противоречий между крестьянами и помещиками. Вместе с тем развернулись противоречия между рабочими и капиталистами, усиливалась рознь между крестьянской беднотой и кулачеством. Трудящиеся массы страдали и от капиталистической эксплуатации и от остатков крепостного гнета. Интересы народа и всего общественного развития требовали прежде всего уничтожения пережитков крепостничества свержения царской монархии.
Россия к концу XIX века была уже не та, что до 1861 года. В. И. Ленин так характеризовал процессы, происходившие в ней в то время:
«На смену крепостной России шла Россия капиталистическая. На смену оседлому, забитому, приросшему к своей деревне, верившему попам, боявшемуся «начальства» крепостному крестьянину вырастало новое поколение крестьян, побывавших в отхожих промыслах, в городах, научившихся кой-чему из горького опыта бродячей жизни н наемной работы. В крупных городах, на фабриках и заводах все увеличивалось число рабочих. Постепенно стали складываться соединения рабочих для совместной борьбы с капиталистами и с правительством. Ведя эту борьбу, русский рабочий класс помогал миллионам крестьянства подняться, выпрямиться сбросить с себя привычки крепостных рабов» (т 20 стр 141 Здесь и далее цитируется по Полному собранию сочинений В И Ленина изданию пятому) Эти процессы вели к усилению революционного движения
Еще по теме Развитие капитализма и положение народных масс в России во второй половине Х!Х столетия:
- 4. «Развитие капитализма в России»: исследование общего и особенного в генезисе капитализма & сельском хозяйстве пореформенной России
