Европа - часть света, расположенная в Северном полушарии и образующая с Азией материк Евразию. На её территории находится 46 официально признанных государств и 5 непризнанных. Общепринято делить Европу на четыре части: Восточную, Западную, Северную и Южную. Краткий обзор населения Восточной Европы и стран, образующих её, будет представлен вашему вниманию далее.

Характеристика Восточной Европы

На развитие Восточной Европы очень сильно повлияло географическое положение части света. Исторически так сложилось, что регион то и дело оказывается на стыке двух враждующих фракций. Только за последние 100 лет очертания менялись по несколько раз. Одни страны исчезали, другие появлялись. Все эти процессы неизбежно оставляли шрамы на экономике и политике.

Для стран Восточной Европы характерен уровень развития экономики ниже, чем у их западных “соседей”. Однако также страны характеризуются высоким уровнем этнической и культурной самобытности. Численность населения Восточной Европы составляет 135 миллионов человек.

Страны Восточной Европы

Раньше географы проводили линию, разделяющую Восточную и Западную Европу, по границе таким образом, причисляя к Восточной Европе только славян. Но после Второй мировой войны ООН провела новую границу региона, согласно которой в состав Восточной Европы входят 9 стран и часть России.

Страны Восточной Европы:

1. Украина.
2. Польша.
3. Чехия.
4. Румыния.
5. Беларусь.
6. Венгрия.
7. Болгария.
8. Словакия.
9. Молдова.

Общая численность населения Восточной Европы вам уже известна. Большая часть жителей сосредоточена в Украине и Польше. Средняя плотность населения Восточной Европы - 30 человек на квадратный километр.

После Второй мировой войны все страны, перечисленные выше, так или иначе попали под влияние СССР, собственно, это и сыграло решающую роль при перенесении границ региона. Из всех государств Восточной Европы только три не являются славянскими - это Румыния, Венгрия и Молдова.

Почти все страны Восточной Европы испытывают нехватку полезных ископаемых, хотя сам регион в целом не беден ресурсами. Дело в том, что здесь остро стоит вопрос “некомплектности” ресурсов (в каждой стране большие запасы одного-двух полезных ископаемых и совершенно нет других). Не дают довести экономическую ситуацию до критической многочисленные транзитные пути, проходящие через регион, и активная торговля между странами.

Сами государства очень сильно различаются между собой по размерам, населению, уровню жизни, экологии и т. д. Получить чёткую картину региона, рассмотрев лишь некоторые из них, невозможно.

Чехия

Чехия - небольшое государство с населением в 11 миллионов человек (7 % от населения Восточной Европы). Численность практически не меняется последние почти двадцать лет. Послевоенного максимума по достигла в 1991 году, после наблюдалось стабильное снижение численности.

С 2006 года население государства постепенно увеличивается, во многом за счет мигрантов из стран бывшего СССР. В конце 2008 года, например, в Чехии легально проживало почти 500 тыс. иностранцев. Большую часть из них составляли выходцы с Украины (31 %), Словакии (17 %), а также Польши, России и Вьетнама. Вьетнамцев (13 %), русских (6 %), поляков (5 %) и немцев (4 %). Оставшиеся 24 % - представители других национальностей.

Большая часть жителей - 70 % - молодые и зрелые люди в возрасте от 25 до 50 лет, 13 % составляют дети до 15 лет, остальная часть населения - 16 % - пожилые. Коэффициент общей демографической нагрузки для Чехии составляет 42,4 %. Это значит, что численность трудоспособных граждан практически в два раза превышает число тех, кто еще или уже не в состоянии работать и самостоятельно обеспечивать себя. Коэффициент детской нагрузки (отношение численности детей до 15 лет ко взрослому населению) равняется 19 %, пенсионной (отношение числа пенсионеров в трудоспособным гражданам) - 23 %.

Национальный состав Чехии на 95 % представлен этническими чехами. Сюда относятся непосредственно чехи (81,3 %), а также выходцы из Силезии и Моравии (13,7 %).

Польша

Польша является самой религиозной страной не только в регионе, но и во всей Европе. Из 39 миллионов человек (а это 29 % от численности, которую составляет население Восточной Европы) 85 % исповедуют католицизм. Как и Чехия, Польша считается очень привлекательной для туристов. Привлекают путешественников невысокие цены, большое количество средневековых замков и вкусная национальная кухня.

В середине прошлого века Польша переживала сильнейший экономический упадок, что очень сказалось на качестве жизни населения. Однако после вступления в ООН и реформ, проведённых в 90-х, государство начало стремительный подъём. На данный момент Польша считается одной из наиболее динамично развивающихся стран Европы. Она привлекает большое количество мигрантов с Украины.

Демографические показатели Польши ухудшились после вступления страны в Причиной стала массовая миграция трудоспособного населения в более развитые (на тот момент) государства. Как следствие, снизился коэффициент рождаемости, наблюдается ежегодная убыль населения, хоть и небольшая (-0,06).

Что касается национального состава, Польша является одним из самых мононациональных государств в мире. 97 % населения причисляют себя к полякам, другие национальности представлены цыганами, немцами, украинцами и белорусами.

Румыния

Румыния - индустриальная страна с развивающейся экономикой. Основной упор в экономике государство делает на нефть (которой здесь в достатке) и высококачественное нефтеперерабатывающее оборудование. Почти 60 % населения - трудоспособные граждане. Из них 40 % заняты в сфере услуг, 30 % - в сельском хозяйстве и столько же в промышленном секторе.

В Румынии сегодня наблюдается убыль населения. Основной причиной негативных демографических явлений считается миграционный отток. К примеру, в 1991 году убыль населения (миграционная) составила 18 %, в 2001-м - 25 %, а в 2007-м, после вступления страны в Европейский Союз, - 22 %. В последние годы миграционная убыль кое-как покрывалась мигрантами из Молдовы, которые массово прибыли в Румынию, предоставляющую гражданство. Однако уже с 2013-го страна не получает естественного

Украина

Украина - индустриально-аграрная страна, в которой чуть более 40 миллионов жителей. Двадцатый век страна встретила с наибольшими показателями прироста населения в Европе. На его численность в дальнейшем повлияли Первая и Вторая мировые войны, Гражданская война, распад Советского Союза и политический кризис, который, начавшись в 2014-м, не завершился до сих пор. Ситуация с численностью населения далеко не самая лучшая.

Венгрия

Венгрия - это небольшая страна с быстро развивающейся экономикой. Основной упор государство делает на машиностроение и промышленность. Численность населения на 2013 год составляла 9 млн человек. Число граждан стабильно растет, хоть и наблюдается отрицательный естественный прирост.

Население державы отличается моноэтничностью, ведь большинство жителей составляют венгры. Значительные по численности венгерские общины проживают и соседних странах.

Болгария

Болгария - небольшая страна со слабой экономикой, население чуть больше 7 миллионов (5 % от населения Восточной Европы). Экономика Болгарии пережила много драматических моментов и на данный момент находится в упадке. В стране есть запасы угля и газа, в целом же ресурсов очень мало. Большой упор Болгария делает на сельское хозяйство (особенно на табак и виноделие).

Большая часть населения проживает в городах, хотя число городских жителей ранее росло очень медленно. Преобладающее количество граждан занято в сфере услуг, чуть меньше - в индустриальной отрасли. Только 10 % населения заняты в сельском хозяйстве.

Словакия

Словакия - маленькая страна с населением всего 5 миллионов человек (около 4 % от численности населения Юго-Восточной Европы). Страна считается сравнительно наиболее развитой. Стабильные темпы развития государства отразились и на численности населения - естественный прирост в 2016 году, например, составил 5,2 тыс. человек.

Кроме того, страна отличается и национальным составом: на территории Словакии более 15 районов с высокой концентрацией а русскоязычные граждане проживают в основном в Прешовском крае. Словаки составляют 85 % населения, другие этнические группы представлены такими национальностями:

• венгры (10 %);
• цыгане (2 %);
• чехи (0,8 %);
• русские и украинцы (0,6 %);
• другие народности (1,4 %).

Молдова

Молдова - страна с самым низким показателем численности в Восточной Европе. По последним подсчётам, здесь проживает чуть больше 3 миллионов человек. Это всего 2 % населения Восточной Европы. Однако именно в этой стране очень высокая плотность населения. Она составляет 131 человек на квадратный километр. Это самая большая плотность населения в Восточной Европе.

Численность граждан сокращается еще с девяностых годов. Хотя, согласно статистическим данным, на 15 родившихся приходится 12 умерших. Количество жителей Молдовы уменьшается за счет миграционных процессов - многие граждане решают попытать счастья за границей.

Экономика в стране очень слабая, основной упор сделан на сельское хозяйство, где и занята большая часть жителей (65 %). Полезных ископаемых на территории государства почти нет, так что ресурсы приходится закупать в основном у соседей. Несмотря на большое количество достопримечательностей, туризм развит слабо.

Беларусь

Беларусь - страна средних размеров с населением в 10 миллионов человек. Экономика державы строится на основе социального ориентирования. Основной упор делается на лёгкую промышленность, сельское хозяйство и машиностроение.

Население республики на данный момент составляет 9,5 млн человек. Число умерших превышает количество родившихся достаточно давно. Население Беларуси стабильно сокращается еще с 1993 года. Большая часть жителей тогда проживала в городах (67 %), сегодня этот показатель и того выше - 76 %.

Средняя продолжительность жизни в стране составляет 72 года. Это несколько выше, чем в соседних России и Украине, но куда ниже, чем в европейских странах.

На Востоке к концу XV в. сложилось несколько регионов с развитой цивилизацией. На Ближнем и Среднем Востоке - Османская империя; на Юге, Юго-Востоке, Дальнем Востоке - Индия, Китай, Япония и др. Ученые считают, что модели позднего феодализма в ряде восточных стран обладали определенным потенциалом для капиталистической эволюции. Уровень развития производительных сил в некоторых восточных странах в XV-XVII вв. не уступал европейскому, но тем не менее эти страны не только не создали нового типа экономики, но часто даже регрессировали. Некоторые общие причины этого заключаются в особенностях социально-политического устройства, духовном своеобразии восточного типа общества. Но каждая восточная страна настолько специфична, что характерные черты Востока, общее и особенное можно понять лишь при рассмотрении исторического процесса в отдельных странах.

Одним из крупнейших государств на Востоке была Османская империя, достигшая своего могущества в XVI в. при султане Сулеймане I, прозванном Великим турком. Ее владения раскинулись в Азии, Африке, Европе. Мощный турецкий флот контролировал почти весь Средиземноморский бассейн. Расцвет Османской империи базировался на ограблении завоеванных территорий.

Наличие городов, высокий уровень развития ремесла, товарно-денежных отношений сами по себе еще не создавали предпосылок для формирования нового типа экономики. Частнособственнические отношения хотя и существовали в Османской империи, но не были достаточно юридически защищены. Во второй половине XVI в. здесь усилился процесс формирования частной собственности. Владельцы военных ленов - спахии - уклонялись от выполнения военных обязанностей, стремились превратить земельные пожалования в наследственную собственность. В конце XVI в. был снят запрет на сосредоточение нескольких ленов в одних руках, что привело к созданию крупных поместий. Усиливается экономическое могущество мусульманского духовенства. В формировании новых землевладельцев принял участие торговый и ростовщический капитал. Пользуясь привилегированным положением, янычары также приобретали землю, занимались ремеслом, торговлей. Все это разрушало военно-феодальную систему. Сформировались новые землевладельцы, которые не несли военных обязанностей, но пользовались широкими феодальными правами, что привело к росту произвольных поборов, налогов. Происходит «второе издание крепостничества» в турецком варианте.

Главным фактором, сдерживающим развитие новых тенденций, была деспотическая власть, не ограниченная законом. Сама специфика образования Османской империи побуждала власть к активному административному вмешательству в экономический процесс. В условиях длительного расширения государственных территорий путем завоеваний был необходим разветвленный бюрократический аппарат (для сбора налогов, пошлин, дани и т. д). Консолидация господствующих слоев на базе бюрократического аппарата позволяла поддерживать высокий уровень эксплуатации непосредственных производителей, что затрудняло их вовлечение в новые экономические отношения.

Другим фактором, сдерживающим капиталистическое развитие на мусульманском Востоке, было отсутствие этнического и культурного единства, необходимого для формирования национальной государственности и рынка. Сопровождавшие процесс завоеваний разрушение материальных и культурных ценностей, изменение частнособственнических отношений, национальная и религиозная рознь привели к усилению внеэкономического принуждения и давления на непосредственных производителей и в конечном итоге к рефеодализации.

С конца XVI в. завоевания турок-османов прекратились. Наступил столетний период, получивший название в турецкой истории «эпохи остановки». Влияние Османской империи в Европе стало падать. В XVII в. здесь ей противостояли уже консолидировавшиеся национальные государства. Рост национального самосознания покоренных турками балканских народов, их стремление к независимости создавали благоприятные возможности для формирования антитурецких коалиций. Созданная в конце XVII в. «Священная лига» в составе Австрии, Польши, Венеции и России нанесла несколько поражений туркам. Карловицкий конгресс 1698-1699 гг., подведя итоги крупным территориальным потерям Османской империи в Европе, означал начало нового этапа в турецкой истории - «эпохи отступления».

Китайская модель феодализма, несмотря на специфические черты, отличающие ее от мусульманского мира, также характеризовалась статичностью общественной системы, что обусловило подавление импульсов нового типа развития. Ученые считают, что социально-экономическое развитие Китая в эпоху Мин (1368-1644), начавшуюся после освобождения от монгольских завоевателей, способствовало формированию необходимых предпосылок для капиталистической эволюции. Многие технические открытия были сделаны в Китае раньше, чем в Европе. Например, когда в Португалии только овладевали технологией строения многомачтовых судов, в Китае их производство осуществлялось уже несколько веков. Значительное распространение в Китае получили частновладельческие отношения (существовало право наследования земельной собственности бюрократией и помещиками, крестьянская наследственная аренда).

В начале XVII в. в Китае особенно усилился процесс концентрации земель в руках крупных землевладельцев. Широкое распространение получили частные мануфактуры, особенно в шелкоткацком, хлопчатобумажном, фарфоровом, железоделательном производстве. В земледелии, ремесленном производстве применялся наемный труд. В государственном ремесле и мануфактурах началась частичная отмена отработочной системы.

В то же время, гипертрофированное развитие государства, его вмешательство в экономику стали препятствием на пути становления новой, капиталистической системы отношений. Императорская власть в Китае, несмотря на деспотический характер, представляла собой более «мягкий» вариант по сравнению с мусульманской моделью. Гражданская власть в Китае доминировала над военной. Опасаясь усиления роли военной элиты в результате морских экспедиций Китая в XV в., гражданская бюрократия добилась ограничения военных операций и расходов, взяла курс на изоляцию страны.

Несмотря на наличие денежного обращения и элементы рыночного хозяйства, китайская экономика носила распределительный характер. Через налоговую систему государство распределяло прибавочный продукт в свою пользу. Государственная монополия на многие товары (соль, чай, шелк, фарфор, железо и др.) и на торговлю с иностранцами способствовала тому, что производство продолжало ориентироваться на создание потребительских стоимостей, а не товаров. В таких условиях бюрократия могла обогащаться и без идейных и технических нововведений, и без военных экспедиций.

Ограничивающее воздействие на развитие новой системы общественных отношений оказывала и идеология конфуцианства с ее ориентацией на чинопочитание, соблюдение традиций. В такой культурно-психологической среде нельзя было достичь повышения социального статуса приобретением богатства в результате частнопредпринимательской деятельности.

Глубокий кризис империи Минь в конце XVI-XVII вв., вызванный обострением внутренних противоречий и нападениями с 1618 г. маньчжурских племен, привел к острой борьбе не только внутри правящего класса, что проявилось в дворцовых переворотах, но и к массовым вооруженным выступлениям горожан и крестьян. На севере Китая восстания крестьян слились в крестьянскую войну (1628-1645 гг.), которая привела к свержению династии Минь. В такой ситуации часть феодальной элиты, прибегнув к помощи маньчжурских племен в разгроме восстаний, способствовала захвату Китая маньчжурскими завоевателями и приходу к власти маньчжурской династии Цин, просуществовавшей в Китае до 1911 г.

Отличная от традиционного Востока общественная структура сложилась в Японии. Здесь на протяжении всего средневековья не сформировался механизм центральной деспотической власти. Напротив, сложилась дифференциация светской (сёгунат) и духовной (император) власти. Установление власти сёгуна над всей страной в конце XIV в. означало возвышение военно-феодального сословия в противовес старой аристократии во главе с императором. Компромисс этих двух сил выражался в частичном сохранении владельческих прав на землю аристократии и храмов и в номинальном сохранении императорской династии.

С конца XV в. в Японии началось укрупнение феодальной собственности. На смену среднему феодальному землевладению приходят крупные - княжества. Укрепление их мощи вело к ослаблению центральной власти. Ученые усматривают на этом этапе развития близость японской и западноевропейской моделей феодализма, что подтверждается отсутствием сильной централизованной власти, характером зависимости крестьян от феодалов, утверждением полного или ограниченного самоуправления ряда городов, появление буддийской секты икко, исповедующей рационалистическую философию.

Острые социальные конфликты XV-XVI вв. свидетельствовали о наличии социальных групп, готовых поддержать переход к новой системе отношений. Самые крупные восстания в это время проходили под знаменем секты икко, деятельность которой представляла собой японский вариант религиозной реформации. Социальной опорой секты икко были широкие слои укреплявшегося среднего крестьянства, боровшегося за узаконение своих прав на землю, а также часть мелких, средних феодалов и духовенства.

Как и в Европе, усилившийся сепаратизм японских князей привел к полосе тяжелых междоусобных войн. Дальнейший рост общественного разделения труда, развитие городов, обострение социальной борьбы диктовали необходимость объединения княжеств и создания единой централизованной власти. Наметившиеся в первой половине XVI в. тенденции к объединению страны вылились в мощное объединительное движение, завершившееся в начале XVII в. с приходом к власти династии сёгунов Токугава, правившей в Японии до 1867 г.

Однако процесс объединения страны сопровождался укреплением и частичным обновлением феодальных порядков применительно к новому уровню развития. Княжества стали административно-хозяйственными единицами. Была установлена система жесткого контроля над князьями для предотвращения их заговоров. Была введена строго регламентированная система четырех сословий (самураев, крестьян, ремесленников и торговцев). Крестьянские волнения были жестоко подавлены. В ходе кадастровой переписи земель крестьяне были прикреплены к земле. Законодательно установлены подати, отчуждавшие у крестьян от 40% урожая и выше. Были лишены прав вольные города, введен контроль над городами, внутренней и внешней торговлей. Развитие торгово-ростовщического капитала ограничивалось, регламентировалась деятельность купечества.

Беспокойство японских властей стали вызывать и европейцы. Появившиеся в Японии в середине XVI в. (в 1542 г. - португальцы) вели в основном посредническую торговлю товарами стран Азии. Но европейцы, выполняя миссионерскую роль, с конца XVI в. начали распространять христианство в Японии, что встречало сопротивление буддийской церкви, выступавшей в поддержку центральной власти. Усмотрев в подобной деятельности опасность иноземного вторжения, японское правительство в 30-х гг. XVII в. ввело политику самоизоляции Японии от внешнего мира. Иностранным судам (за исключением голландских и китайских) было запрещено заходить в Японию.

Несмотря на то, что предпринятые меры привели к подавлению импульсов нового развития, сам факт объединения страны, прекращение междоусобиц, определенные аграрные преобразования привели к заметному росту экономики. Но на рубеже XVII- XVIII вв. начался упадок феодальной Японии.

Таким образом, если на Западе в XVI-XVII вв. наблюдается технический прогресс, формирование нового типа экономики и социальных отношений, то на Востоке происходит в конечном итоге замедление социально-экономического развития, несмотря на аналогичный или даже более высокий исходный уровень развития производительных сил. Причины различий лежат в политической, идеологической и социокультурной среде. Отсутствие на Востоке некоторых подобных европейским институтов, и тенденций свидетельствует не об отставании, а об особенностях восточного типа общества. Социально-политическая структура и духовно-психологическая атмосфера в восточных странах не только не благоприятствовала созданию нового типа экономики, но и постоянно блокировала импульсы нового развития, что замедляло общественное разделение труда и технический прогресс. Восточное общество в силу полной подконтрольности бюрократии, заинтересованной только в своем собственном воспроизводстве, не смогло создать независимых от центральной власти новых социальных слоев.

тема 7 XVIIIвек в западноевропейской и российской истории: модернизация и просвещение. Особенности российской модернизации XVIIIвека

1/ Европа на пути модернизации общественной и духовной жизни. Характерные черты эпохи Просвещения

2/ Российская империя при Петре I. Политические, социально-экономические и культурные преобразования

3/ Эпоха Екатерины II - время просвещенного абсолютизма в России

1. Европа на пути модернизации общественной и духовной жизни. Характерные черты эпохи Просвещения

XV-XVII вв. в Западной Европе называются эпохой Возрождения. Для этого имеются определенные основания, о которых речь шла в предыдущей теме. Однако объективно эту эпоху следовало бы характеризовать как эпоху Перехода, потому что она является мостом к системе общественных отношений и культуре Нового времени. Именно в эту эпоху закладываются предпосылки буржуазных общественных отношений, меняется отношение церкви и государства, формируются мировоззрение гуманизма как основы нового секулярного сознания. В полной мере становление характерных черт эпохи Нового времени осуществляется в XVIII в.

XVIII в. в жизни народов Европы и Америки - это время величайших культурных, социально-экономических и политических сдвигов. В исторической науке эпоха Нового времени обычно связывается с утверждением буржуазных отношений в Западной Европе. Действительно, это важная социально-экономическая характеристика данной эпохи. Но в Новое время одновременно с этим процессом происходили и другие глобальные процессы, охватившие структуру цивилизации в целом. Становление в Западной Европе эпохи Нового времени означал цивилизационный сдвиг: разрушение устоев традиционной европейской цивилизации и утверждение новой. Этот сдвиг получил название модернизации.

Модернизация - это сложный многогранный процесс, протекавший в Европе в течение полутора столетий и охвативший все сферы жизни общества. В сфере производства модернизация означала индустриализацию - постоянно нарастающее использование машин. В социальной сфере модернизация тесно связана с урбанизацией - небывалым ростом городов, который привел к преобладающему их положению в экономической жизнедеятельности общества. В политической сфере модернизация означала демократизацию политических структур, закладывание предпосылок для формирования гражданского общества и правового государства. В духовной сфере модернизация связана с секуляризацией - высвобождением всех сфер общественной и личной жизни из-под опеки религии и церкви, их обмирщения, а также интенсивное развитие грамотности, образования, научного знания о природе и обществе.

Все эти неразрывно связанные друг с другом процессы изменили эмоционально-психологические установки человека, его менталитет. Дух традиционализма уступает место установкам на изменение и развитие. Человек традиционной цивилизации был уверен в стабильности окружающего его мира. Этот мир воспринимался им как нечто неизменное, существующее согласно изначально данным Божественным законам. Человек Нового времени считает возможным познать законы природы и общества и на основе этого знания изменить природу и общество в соответствии со своими желаниями и потребностями.

Государственная власть, социальное устройство общества также лишаются божественной санкции. Они истолковываются как человеческий продукт и подлежат, если это нужно, изменениям. Не случайно Новое время - это эпоха социальных революций, сознательных попыток насильственно переустроить общественную жизнь. В целом можно сказать, что Новое время создало Нового человека. Человек Нового времени, модернизованный человек - это мобильная личность, которая быстро приспосабливается к изменениям, происходящим в окружающей среде.

Идейной основой модернизации общественной жизни в Новое время стала идеология Просвещения. XVIII в. в Европе также называют эпохой Просвещения. Деятели эпохи Просвещения оставили глубокий след в философии, науке, искусстве, литературе и политике. Они выработали новое мировоззрение, призванное раскрепостить человеческую мысль, освободить ее от рамок средневекового традиционализма.

Философской основой мировоззрения эпохи Просвещения был рационализм. Идеологи Просвещения, отражая взгляды и потребности буржуазии в ее борьбе против феодализма и его духовной опоры католической церкви, рассматривали разум как наиболее важную характеристику человека, предпосылку и наиболее яркое проявление всех его других качеств: свободы, самодеятельности, активности и т. д. Человек, как разумное существо, с точки зрения деятелей Просвещения, призван переустроить общество на разумных основаниях. На этой основе декларировалось право людей на социальную революцию. Существенную черту идеологии эпохи Просвещения отмечал Ф. Энгельс: «Великие люди, которые во Франции просвещали головы для приближающейся революции, выступали крайне революционно. Никаких внешних авторитетов какого-то бы то ни было рода они не признавали. Религия, понимание природы, государственный строй - все должно было быть подвергнуто самой беспощадной критике, все должно было предстать перед судом разума и либо оправдать свое существование, либо отказаться от него, мыслящий рассудок стал единственным мерилом всего существующего» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 20.-С. 16).

Европа XVIII в. в цивилизационном отношении еще не представляла собой целостное образование. Народы Европы отличались по уровню экономического развития, политической организации, характеру культуры. Поэтому идеология Просвещения в каждой стране отличалась своими национальными особенностями.

В наиболее ярких, классических формах идеология Просвещения развивалась во Франции. Французское Просвещение XVIII в. оказало значительное воздействие не только на собственную страну, но и на целый ряд других стран. Французская литература и французский язык сделались модными в Европе, а Франция стала центром всей европейской интеллектуальной жизни.

Крупнейшими представителями французского Просвещения были: Вольтер (Франсуа Мари Аруэ), Ж.-Ж. Руссо, Ш. Монтескье, П.А. Гольбах, К.А. Гельвеций, Д. Дидро.

Общественно-политическая жизнь Франции в XVIII в. характеризовалась большими пережитками феодализма. В борьбе со старой аристократией просветители не могли опереться на общественное мнение, на правительство, относящееся к ним враждебно. Во. Франции они не имели такого влияния в обществе, как в Англии и Шотландии, были своего рода «отщепенцами».

Большинство видных деятелей французского Просвещения подвергались преследованиям за свои убеждения. Дени Дидро побывал в заключении в Венсенском замке (королевская тюрьма), Вольтер - в Бастилии, Гельвеций был вынужден отречься от своей книги «Об уме». По цензурным соображениям не раз приостанавливалось печатание знаменитой Энциклопедии, выходившей в свет отдельными томами с1751 по 1772 г.

Постоянные конфликты с властями создали французским просветителям репутацию радикалов. При всем своем радикализме французские просветители проявляли умеренность и осторожность, когда ставился на обсуждение один из основных принципов, на которых базировалась европейская государственность принцип монархизма.

Во Франции идею разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную разрабатывал Шарль Монтескье (1689-1755). Изучая причины возникновения того или иного государственного строя, он утверждал, что законодательство страны зависит от формы правления. Главным средством обеспечения законности он считал принцип «разделения властей». Монтескье считал, что «дух законов» того или иного народа определяется объективными предпосылками: климатом, почвой, территорией, религией, численностью населения, формами хозяйственной деятельности и др.

Конфликты французских просветителей с католической церковью объяснялись ее идеологической непримиримостью, догматизмом, и это исключало возможность компромисса.

Характерные черты эпохи Просвещения, ее проблемы и сам человеческий тип просветителя: философа, писателя, общественного деятеля - ярче всего воплотились в творчестве и в самой жизни Вольтера (1694-1778). Его имя стало как бы символом эпохи, дало название целому идейному течению европейского масштаба («вольтерьянству»).

Большое место в творчестве Вольтера занимают исторические труды: «История Карла XII» (1731), «Век Людовика XIV» (1751), «Россия при Петре Великом» (1759). В трудах Вольтера политическим антагонистом Карла XII выступает Петр III - монарх-реформатор и просветитель. Для Вольтера на первый план выдвинулась независимая политика Петра, ограничившего полномочия церкви чисто религиозными делами. В книге «Опыт о нравах и духе народов» Вольтер написал: «Каждого человека формирует его век, очень немногие поднимаются над нравами своего времени». Он, Вольтер, был таким, каким его создал XVIII век, и он же, Вольтер, был в числе тех просветителей, кто поднялся над ним.

Часть французских просветителей надеялась на сотрудничество с властями в решении конкретных проблем управления страной. Среди них выделялась группа экономистов-физиократов (от греческих слов «физис» - природа и «кратос» - власть), во главе которых стояли Франсуа Кенэ и Анн Робер Тюрго.

Сознание недостижимости целей Просвещения мирными, эволюционными путями побудило многих из них примкнуть к непримиримой оппозиции. Их протест принимал форму атеизма, резкой критики религии и церкви, характерных для философов-материалистов - Руссо, Дидро, Гольбаха, Гельвеция и др.

Жан-Жак Руссо (1712-1778) в трактате «Об общественном договоре...» (1762) обосновал право народа на свержение абсолютизма. Он писал: «Всякий закон, если народ не утвердил его непосредственно сам, недействителен. Если английский народ считает себя свободным, то он жестоко ошибается. Он свободен только во время выборов членов парламента: как только они избраны - он раб, он ничто... В древних республиках и даже монархиях народ никогда не имел представителей, само это слово было неизвестно».

Будучи деистом по своим философским взглядам, он осуждал официальную церковь и религиозную нетерпимость. Руссо разделял общую веру просветителей на природу как гармоническую систему, частью которой был человек. Но он был убежден, что сам человек разрушил это «естественное состояние» и окружил себя противоречащими закону природы учреждениями. Исчезло равенство, появилась собственность «... и обширные леса превратились в радующие глаз нивы, которые надо было орошать человеческим потом и на которых вскоре были посеяны и выросли вместе с урожаем рабство и нищета». Но если нельзя вернуться к «естественному состоянию», то еще можно, устранив неравенство, восстановить утраченные добродетели. Сделать это не просто, потому что на страже неравенства стоит деспотизм. Требуется сила, чтобы его низвергнуть: «Восстание, которое приводит к убийству или свержению с престола какого-нибудь султана, - это акт столь же закономерный, как и те акты, посредством которых он только что распоряжался жизнью и имуществом своих подданных».

Эта мысль вдохновляла поколение революционеров конца XVIII в., которое разделяло идеи Руссо, а вместе с ним негативное отношение и ко всему строю, основанному на свободе рыночной торговли. Стремясь возродить утраченные добродетели, он объявлял их основным носителем народ, трудящиеся низы общества. Так как народ не способен понять, в чем заключаются его истинные интересы, то ему нужен мудрый правитель, соответствующие законы и политика.

Значительное развитие просветительское движение получило в Англии. Английское просветительство не было однородно по своим устремлениям. «Великие остроумцы» начала XVIII в. отличались друг от друга отношением к современному обществу и государственному строю. Одни из них - Джозеф Аддисон, Ричард Стиль, Колли Сбор - пытались перевоспитать людей путем моральной проповеди и лишь осторожно и с оговорками отмечали недостатки современного им политического строя Англии.

Другие, к числу которых относились Джонатан Свифт и Джон Арбетнот, стремились вскрыть недостатки современного им общества, представлявшегося им далеко не совершенным. При этом они в значительной степени учитывали и интересы угнетенного народа.

На характер английского Просвещения повлияли также его неконфликтные отношения с религией и церковью. Объяснялось это тем, что англиканская церковь не противопоставляла себя католической, и в какой-то мере пропагандировалась веротерпимость.

В политической программе английских просветителей нет радикальных лозунгов и боевых призывов. Причина понята: большинство политических целей Просвещения было достигнуто в Англии еще в начале XVIII в.

В основных чертах политическая программа английского Просвещения была сформулирована еще в XVII в. философом-материалистом Джоном Локком (1632-1704) - создателем идейно-политической доктрины либерализма. Взгляды Локка в значительной степени воплотились в политическом строе Англии: были закреплены основные права и свободы граждан, представительное правление, религиозная терпимость, неприкосновенность собственности. Все это в основном соответствовало целям просветителей.

Просветительное движение в Шотландии опиралось на интеллектуальный потенциал университетов Эдинбурга, Глазго и Абердина. Один из просветителей - Дэвид Юм (1711-1776) - философ, историк, экономист. Современное ему общество Юм рассматривал как плюралистическое, основанное на разделении труда и различиях в положении людей. По его мнению, не может быть стабильным общество, не уважающее социальных и религиозных различий между людьми. В свою очередь гражданин, не признающий, что его благополучие связано с благополучием всего общества, не может быть добродетельным.

Большое влияние на европейское Просвещение оказал экономист Адам Смит (1723-1790). Общество мыслилось ему гигантской мануфактурой, а разделение труда - всеобщей формой сотрудничества людей в интересах «богатства народов». Интерес просветителей к экономической теории отражал общее повышение престижа хозяйственной деятельности. Увидев преимущества рынка, Смит тем не менее выражал опасение, что его экономические законы могут привести к социальной и нравственной деградации наемных рабочих. В такое состояние, считал он, должны неизбежно впадать трудящиеся бедняки, если только правительство не приложит усилий для предотвращения этого.

Просвещение в Германии представляло собой сложное и противоречивое явление прежде всего в силу политической раздробленности страны. Один из парадоксов немецкого Просвещения заключался в том, что оно в какой-то мере поощрялось правящими классами, отсюда и его преимущественно умозрительный теоретический характер.

Одним из родоначальников немецкого Просвещения был Иммануил Кант (1724-1804), профессор университета в Кенигсберге, почетный член Петербургской Академии наук (1794). Особенно значителен его вклад в разработку концепции правового государства, назначение которого он видел не в заботе о практических потребностях общества, а в поддержании режима справедливости между ними. Гарантию от деспотизма Кант видел не в формах правления (республика, монархия), а в разделении властей.

Специфика социально-исторического развития Германии определила своеобразие немецкого Просвещения. Просветительские идеалы свободы и личного достоинства, обличение деспотизма отразились в самой общей и довольно отвлеченной форме. Только в произведениях Лессинга и в драмах молодого Шиллера они получили конкретное воплощение. Борьба за национальную самобытность немецкой литературы ведется Лессингом, развивающим идеи Дидро, Клошптоком, тяготеющим к сентиментализму, и поколением 1770-х гг. Гердером, Гете, писателями «Бури и натиска».

Многообразие путей, которыми шло Просвещение, сделало его уникальной лабораторией человеческой мысли. Именно там истоки основополагающих идей либерализма, социализма и коммунизма, повлиявших на мировое развитие в XIX-XX вв.

XVIII в. вошел в историю как век просвещенного абсолютизма. Политика абсолютизма в ряде европейских стран, выражающаяся в уничтожении «сверху» и в преобразовании наиболее устаревших феодальных институтов. Его содержанием стало уничтожение инквизиции, секуляризация церковного имущества, закрытие монастырей, отмена податных привилегий дворянства и обложение дворянских и церковных земель налогами. Именно в этот период наблюдается подъем уровня народного образования, вводится принцип свободы совести, в некоторых случаях проявляется забота о низших классах.

Однако главным в политике просвещенного абсолютизма стало провозглашение принципа «одно право для всех», что отразилось в создании равного для всех гражданского права. Такая политика имела огромные последствия сословно-социального характера, лишив преимуществ привилегированные сословия. Таким образом, в социальной эволюции Европы настал конец господствующему положению старых земледельческих классов.

Проведение политики просвещенного абсолютизма в определенной мере явилось отражением идей просветителей. Используя популярность их идей, они изображали свою деятельность как «союз философов и государей». Но главным побудительным мотивом стало осознание монархии нарастающей слабости их опоры - земельных собственников и укрепление позиций третьего сословия в лице буржуазии.

В наибольшей мере программа просвещенного абсолютизма была осуществлена в Австрии, Пруссии, Португалии, Неаполитанском королевстве, России. В других странах она была реализована лишь частично. Проведение этой политики не сняло политического напряжения в обществе. Абсолютизм - форма мертвая. Он не может улучшаться, оставаясь абсолютизмом, а если улучшается - значит перестает им быть.

Великая французская революция оказала огромное влияние на развитие европейских стран. Ее последствия - политические, экономические, социальные - носили долговременный характер и придали динамизм историческому процессу. Восприятие идей французской революции населением Европы не оставляло место сомнениям, что деспотический режим в просвещенной или непросвещенной форме отжил свое время, что залог будущего экономического процветания европейская буржуазия видела в освобождении от абсолютизма.

XVIII в. стал веком промежуточным, приготовлением для исторических процессов, развернувшихся в последующий период. Борьба между буржуазией и землевладельцами не была закончена, ее завершило следующее поколение.

Другим наследием XVIII в., доставшимся следующему веку, была борьба буржуазии и пролетариата, и ее прогноз не был еще очевиден. XIX в. позволил европейцам зримо ощутить плоды индустриальной революции, необходимые предпосылки которой были заложены в XVIII в.

2. Российская империя при Петре I:политические, социально-экономические и культурные преобразования

Россия, как и другие страны Европы XVIII в., встала на путь модернизации. Начало этому процессу положили реформы Петра I, охватившие многие сферы жизни общества.

Каковы же были предпосылки петровских реформ?

1. Россия была отсталой страной, что представляло серьезную опасность для национальной независимости русского народа.

2. Промышленность развивалась, но она по своей структуре была крепостнической, и по объему и по техническому оснащению особенно, значительно уступала промышленности западноевропейских стран.

3. Сельское хозяйство отличалось рутинными способами земледелия и было основано на подневольном труде крепостного крестьянина,

4. Русское войско в значительной своей части состояло из отсталого дворянского ополчения и стрельцов, плохо обученных и вооруженных.

5. Сложный государственный аппарат.

6. Отставала Россия и в области духовной культуры.

Сразу же по вступлению на престол Петр I приступил к реформам, преследуя единственную цель: создание мощного обороноспособного государства с высоким международным престижем. Реализация его идеи предполагала решение двух основных проблем, с одной стороны - развитие рыночных отношений, предпринимательства, повышение общеобразовательного уровня людей, а с другой - ставка делалась на госаппарат, что и привело в дальнейшем к тотальному огосударствлению общества.

Однако было бы значительным упрощением представлять усилия Петра I по реформированию России как последовательное выполнение какого-то заранее задуманного плана. Чаще всего они носили спорадический характер в виде реакций на те или иные складывающиеся обстоятельства. Важнейшими и непосредственными стимулами реформаторской деятельности Петра I была необходимость победы в Северной войне (1700-1721), и как следствие, необходимость создания сильной армии и флота, эффективной системы управления, развитой экономики и т. д.

Военная реформа. Как известно, Северная война началась неудачно для России. В ноябре 1700 г. русская армия потерпела крупное поражение под Нарвой. С этого времени началась бурная деятельность по созданию нового типа армии - регулярной. Армия начала комплектоваться путем рекрутских наборов: с определенного числа крестьянских дворов брался один рекрут, который обязан был в качестве рядового нести службу, пока позволяло здоровье. Позже Срок службы был ограничен 25 годами. Офицерский состав комплектовался из дворян. Все дворяне обязаны были находиться на военной или гражданской службе. Содержание солдат и офицеров государство полностью взяло на себя. Таким образом армия стала профессиональной: воинская служба была теперь единственным занятием для солдат и офицеров.

Реформа государственного аппарата. Для победы в войне со Швецией необходимо было реформировать не только армию, но и огромную, неповоротливую государственную машину. Петр мечтал создать такой государственный аппарат, который бы работал четко, «регулярно», как часы. В силу ряда обстоятельств, господствующих в европейских странах умонастроений, с которыми он познакомился в двух своих зарубежных поездках и тесном общении с иностранцами Кукуевой слободы, авторитарной традиции власти в России, а также рационалистического склада своего ума, Петр I верил в огромные возможности государственного аппарата. Ему казалось, измени он рациональным образом деятельность государственного аппарата, и изменится жизнь всего общества. Тем более в стране, где государственная власть подавляла общество, а воля монарха являлась законом, нетрудно было поверить в силу приказа. Поэтому Петр I, будучи человеком сильной воли, привыкший к всеобщему повиновению, считал, что только он один знает, что необходимо стране. Логическим следствием этого стала реформа государственного аппарата. В 1711 г. был создан высший орган государственной власти - Сенат, заменивший Боярскую думу. Сенаторы назначались царем. Во главе Сената стоял генерал-прокурор. В 1718-1721 гг. были ликвидированы приказы, а вместо них учреждены коллегии. Основная особенность системы управления через коллегии состояла в четком разделении между ними функции. Порядок работы коллегий определялся специальными регламентами, а общие принципы работы органов центральной власти излагались в Генеральном регламенте.

В 1708-1710 гг. в России создано новое административное деление. Вся страна была поделена на восемь губерний, во главе которых стояли губернаторы, обладающие полнотой исполнительной и судебной власти на местах.

В допетровские времена налогами облагался двор, равное количество налога платили и 10 и 20 обитателей двора. Петр ввел подушный налог - теперь налог взимался с одного человека (души) мужского пола. Для учета налогоплательщиков была проведена подушная перепись, а затем ее ревизия. С тех пор периодические переписи (ревизии) стали нормой российской жизни.

Существенное значение для духовной жизни россиян имела реформа церковного управления. Эта реформа затрагивала очень чувствительные стороны российской жизни и потому проводилась постепенно. В 1700 г. умер патриарх Андриан. Петр I решил повременить с выбором нового патриарха, а для управления церковными делами в соответствии с «Духовным регламентом» в 1721 г. была создана государственная коллегия - Святейший Синод. Таким образом, патриаршество фактически было ликвидировано (хотя официально такого решения не принималось). Начался Синодальный период деятельности церкви, который продолжался до августа 1917 г. Синод занимался имущественными делами церкви, назначением высших должностных лиц - епархиальных архиереев, выполнял координирующие функции в области религиозного и нравственного образования и воспитания.

Создание Святейшего Синода означало полное подчинение духовной власти светской, церковь превратилась в одно из государственных учреждений и должна была напрямую обслуживать государственные интересы. Это отрицательно сказалось на духовной жизни русского общества. Православная церковь была административно ограничена и законсервирована и смирилась со своим положением служителя режиму. В отличие от Запада, где католическая церковь играла самостоятельную политическую роль, и более того, диктовала свою волю политическим режимам. Например, католическая церковь оказывала решающее влияние на формирование политической власти. Поэтому русские священнослужители никогда не выступали в роли духовных вождей, которые вели бы общество вперед. Наоборот церковь активно выступала против всех нововведений.

Создание новых властных структур завершается провозглашением в 1721 г. Петра I императором, т. е. главой светской и духовной сфер жизни. Никогда прежде глава российского государства не обладал такой полнотой власти. «... его величество самодержавный монарх, который никому на свете о своих делах ответа дать не должен». Следует особо отметить, что это осознанный выбор Петра, так как он абсолютно не воспринимал европейское общественное устройство, где была предусмотрена автономия общества от власти.

Систему власти, созданную Петром I, принято называть абсолютизмом. Попытаемся ответить на вопрос, в чем же состоят особенности российского абсолютизма?

Абсолютизм является формой общеевропейской, но в каждой из стран имел свою специфику. В Европе, например, абсолютные монархи стремились не только укрепить свою личную власть, но и государственность в целом. В России, он обладал рядом отличительных черт:

а) особой расстановкой сил в господствующем классе (боярство-дворянство);

б) сложной внешнеполитической обстановкой;

в) обострившейся социальной рознью (недовольство крестьян крепостничеством, недовольство купцов привилегиями дворян и т. д);

г) опытом и примером развития Западной Европы (успехи в науке, экономике, военном деле);

д) сложностью управления государством на обширных территориях России.

Созданные Петром I силовые структуры - армия, полиция - повсеместно применялись для достижения государственных целей.

Реформа промышленного производства. Большие надежды в достижении своих целей Петр I возлагал на развитие отечественной промышленности. Инициатором ее развития, как правило, выступало государство. 43% основанных к концу XVII-началу XVIII вв. промышленных предприятий были созданы на государственные средства. Половина предприятий предназначались для снабжения армии и флота. Особенно большое значение приобрел уральский металлургический район. На его заводах отливали и ковали пушки, ядра, гранаты, ружья, штыки, якоря, сабли и т. д. Теперь уже не нужно было ввозить из-за границы «литтихские мушкеты», как это делал Петр до войны, - они производились в самой России. Первая пушка из уральского железа была отлита осенью 1702 г., и с тех пор Россия прекращает импорт оружия. Всего за год работы этих и других заводов было произведено 300 пушек - в два раза больше, чем потеряно под Нарвой. Русские войска получили прекрасное оружие, в некоторых отношениях даже превосходившее их противников. В течение нескольких лет Петру удалось снабдить армию первоклассным стрелковым оружием, которым были вооружены далеко не все армии Европы.

Основывались суконные, полотняно-парусные и др. промышленные предприятия. В царствование Петра I текстильная промышленность была создана заново, так как ни одна из мануфактур XVII в. не сохранилась к нынешнему веку. Теперь их насчитывалось 32, и центром текстильной промышленности стала Москва.

Купцы, строившие заводы, получали льготы. Так, благодаря покровительству государства стал крупнейшим заводчиком бывший тульский кузнец Никита Демидов.

Для управления купцами и ремесленниками Петр I создал сначала Бурмистровскую, палату, потом Главный магистрат, который должен был заботиться о росте и процветании не только крупного, но и мелкого производства. По указу 1722 г. мастера-ремесленники объединились в цехи. Введение цехов - свидетельство заботы об упорядочении и развитии мелкого производства, его регламентации и усилении опеки со стороны властей. Хотя следует отметить, что в Западной Европе цехи, как средневековый институт, давно ушли в прошлое. Цехи, гильдии тормозили личную инициативу, а следовательно, и сдерживали возникновение и развитие рыночных отношений.

Каковы же итоги преобразовательной деятельности Петра I в промышленности?

К концу царствования Петра I в России действовало 221 промышленное предприятие, из них 86 металлургических заводов, причем 40 из них были очень крупными. Из этих заводов только 21 были основаны до Петра и продолжали действовать при нем. Кроме того, ряд предприятий, возникших в 1726-1730 гг., проектировался еще при нем. На этой основе в России была создана промышленная основа крупнейшей регулярной армии. Современный флот связал Россию с другими странами, обеспечил военно-политический паритет и торговые связи.

Петр I проводил протекционистскую политику по отношению к русской промышленности. Это имело огромное значение на начальном этапе ее становления, но стало тормозом на этапе вступления в конкуренцию на мировом рынке. Она была проникнута духом меркантилизма. Предприниматели получали различные привилегии, субсидии, оборудование, сырье. В итоге принятых им и правительством мер зависимость от импорта значительно сократилась. Изделия из русских мануфактур широко распространились по всей стране. В 1724 г. Петр и власти ввели таможенный тариф - высокие пошлины на иностранные товары, которые могли изготовлять или уже выпускали отечественные предприятия и льготные условия для ввоза сырья для промышленности и вывоза готовых изделий.

Бесспорно, политика протекционизма дала возможность более быстрого роста отечественной промышленности, но тем не менее, она в такой же степени и мешала складыванию единого мирового рынка и консервировала техническую отсталость страны.

При Петре I идет процесс зарождения социально-классовой структуры европейского типа.

Прежде всего вырос слой собственников. Изданным в 1714 г. указом о единонаследии было уничтожено различие между вотчинами и поместьями. Все земли стали полной собственностью дворян, их «недвижимой собственностью». Указ 1714 г. устанавливал, что отныне поместье может передаваться по наследству лишь одному сыну в семье, что способствовало выделению крупных собственников. Указ преследовал цель заставить дворян нести службу, торговать, заниматься промышленной деятельностью, ибо для многих из них отныне источником существования должно стать государево жалованье или доходы от промышленности и торговли.

Одновременно шел и активный процесс формирования слоя предпринимателей, причем из разных слоев общества. Интересен в этом отношении указ от 1719 г., который гласил, если кто найдет месторождение и начнет его разработку, тот станет собственником, независимо от того, кому эта земля принадлежала ранее.

Автор разделяет точку зрения Л.И. Семенниковой, которая считает, что с середины XVIII в. появилась новая социальная категория «наемные рабочие», состоящая из свободных наемных мастеров из ремесленников и крепостных, отпущенных помещиками на денежный оброк. Они выступали вольнонаемной силой (Семенникова Л.И. Россия в мировом сообществе цивилизаций. - М, 1994.-С.191).

Однако все большее значение получал труд принудительный. В 1721 г. последовал указ, разрешающий частным предпринимателям покупать крепостных для работы на предприятиях.

Трудно не согласиться, что принятые Петром I меры по развитию промышленности, предпринимательства и торговли благоприятствовали формированию свободного российского рынка. Да, этот процесс шел, но очень медленно. Его естественному становлению мешало всесильное государство, которое к этому времени превратилось в корпоративного собственника, обладающего преимущественными правами по отношению к другим участникам экономики.

Говоря о петровской эпохе, нельзя не отметить и коренные преобразования в культурной сфере. Петр явился основоположником светского просвещения России. Для этого он прежде всего вызывал в России множество европейских учителей всех специальностей и посылал русских молодых людей за границу. Он создал русскую светскую школу, при нем началось печатание в широком масштабе книг светского содержания, начиная от азбук, учебников, календарей и кончая историческими сочинениями и политическими трактатами. Он также положил начало и периодической печати.

В отечественной исторической литературе реформаторская деятельность Петра I оценивается далеко неоднозначно: от восторженно позитивного до глубоко отрицательного. В то время как первые делают акцент на его преданности отечеству и русскому народу, реальном вкладе в проведение масштабных преобразований в промышленности и военном деле, государственном строительстве и реформах в области образования и культуры, вторые - в большей степени подчеркивают жестокость и насилие в реализации его обширной программы преобразований в России и критикуют за слепое перенесение опыта Западной Европы на российскую почву.

Как бы не оценивалась деятельность Петра I, одно бесспорно: в России был дан мощный импульс развитию промышленности, созданы боеспособная армия и флот, заложены основы светской русской культуры и системы образования. В России, наконец-то, был сформирован компетентный государственный аппарат. При нем Россия получает широкое международное признание.

В результате Россия сделала значительный шаг на пути интеграции в европейскую систему. Однако при Петре I в России усилились и элементы восточного типа цивилизации. Произошло полное огосударствление общественной жизни. Государственный аппарат, бюрократия подмяли под себя все сословия и социальные группы, перекрыв пути для формирования зачатков гражданского общества. Произошло полное закрепощение тех слоев общества, которые в предыдущие эпохи оставались формально свободными. Созданный Петром I огромный государственный сектор стал главным препятствием для формирования рыночных отношений в промышленности.

Однако решающую роль в этом противоречивом процессе принадлежит все-таки западноцентристскому вектору в развитии России. Этот путь продолжили его преемники, из которых следует особо выделить царствование Екатерины II.

Введение

В результате Второй мировой войны в целой плеяде стран Восточной Европы (таких как Югославия. Польша, Албания, Болгария, Румыния, Чехословакия, ГДР, Венгрия) были сформированы совершенно новые политические режимы, в которых был провозглашен единый социалистический курс. Выбор социалистической политической системы определил направленность и характер кардинальных экономических преобразований. Странам было навязано ис-пользование опыта строительства социалистической системы в СССР.

Сам план строительства социалистических основ подразумевал реализацию следующих ключевых пунктов:

Осуществление пролетарской революции, а также установление дикта-туры пролетариата в тех или иных формах существования;

Сосредоточение в руках государственной власти основных позиций в экономической системе;

Всеохватывающая индустриализация;

Трансформация мелкой крестьянской собственности в кооперативную (другими словами - создание крупного обобществленного производства);

Культурная революция.

Система государственного социализма в качестве системы управления экономикой основана на:

1) мощном и всеобъемлющем централизованном регулировании, которые повсеместно пронизывает практически все сферы общественной жизни;

2) общественной собственности на производственные средства.

Опора на коммунистическую идеологию в СССР и странах Восточной Европы выступала особенностью социализма. Основная идея декларировалась, по сути, как «прогресс благосостояния человека».

Становление государственного социализма в СССР и в странах Восточной Европы

На XV съезде ВКП(б) в 1927 г. Сталином было дано такое определение статуса госплана: планы-директивы являются обязательными для руководящих органов. Именно государственный план становится, по сути, законом, который определял направления и планируемые показатели экономического развития в будущем, в масштабе всей огромной страны.

Революции в странах Юго-Восточной и Центральной Европы и возникли как продолжение и развитие исторического революционного поворота характеризуют основные черты, которые характерны процессу социалистического строительства и социалистической революции в СССР Государство в условиях формирования смешанной экономики / Под ред. А.Г. Зельднер, И.Ю. Ваславской. - М.: Инфра-М, 2010.

Исторический опыт свидетельствует, что основным вопросом революции выступает вопрос о власти.

Именно благодаря союзу рабочего класса со всем трудовым народом при доминировании пролетариата в странах Центральной и Юго-Восточной Европы была обеспечена победа над буржуазией, а также утверждение народной власти.

Развитие событий на Западе и на Востоке Европы было в первые послевоенные годы аналогичным. Основные отличия заключались в том, что Восточную Европу заняла Советская Армия, как следствие - там намного значительнее была роль компартий.

Советские войска, которые опирались на все ещё оставшиеся в большинстве стран Юго-Восточной и Центральной Европы органы безопасности. Компартии, подчинив себе социал-демократические движения, смогли нанести удары по политическим позициям всех некоммунистических партий, которые вынуждены были перейти в оппозицию.

Таким образом в 1947-1948 гг., коммунисты, опираясь на уже завоеванные позиции, прямое давление и поддержку из Москвы, удалив своих политических оппонентов, укрепили собственные позиции в руководстве государством и экономической жизнью, а также установили свою монопольную власть.

Таким образом, придя к власти, компартии приступили к незамедлительному “строительству социализма”.

Особенности развития социалистической системы в различных странах Восточной Европы

В некоторых коммунистических партиях робко выдвигались идеи привнесения в строительство социализма некоторых, так сказать, «национальных особенностей». Эти все идеи были в подавляющем большинстве отвергнуты в пользу копирования опыта СССР. Во всех странах Юго-Восточной и Центральной Европы была преобразована политическая система, а многопартийность либо ликвидировалась (как, к примеру, в Венгрии, Румынии, Югославии, Албании), либо же партии теряли свою политическую самостоятельность, становясь элементом руководимых коммунистами «фронтов», коалиций (как это было в ГДР, Польше, Чехословакии, Болгарии).

Сконцентрировалась же вся полнота власти в руках исполнительного аппарата, практически полностью слившегося с аппаратом безраздельной правящей коммунистической партии. Представительная и судебная ветви власти фактически теряли самостоятельность, а вообще, по сути дела, с принципом разделения властей и вовсе было покончено.

Все гражданские права и свободы фактически были отменены, хотя формально остались декларативного характера: конституции, всеобщее избирательное право, регулярно проводились, так называемые “выборы”.

Страны с «молодым и неокрепшим» государственным социализмом в свое время красиво назывались странами “народной демократии”, однако, по сути дела там с демократией было окончательно покончено.

Благосклонно воспринятая руководством стран Восточной Европы сталинская “теория” обострения классовой борьбы по мере движения к социализму, привела не только лишь к сильному обострению отношений с цивилизованными западными странами, но также и к всестороннему развитию внутренней репрессивной системы.

В экономической сфере “строительство социализма” подразумевало, по сути, завершение национализации финансов и производственных фондов, проведение индустриализации, а также кооперирования агропромышленного комплекса Гусейнов Р.М. Экономическая история. История экономических учений: Учебник / Р.М. Гусейнов, В.А. Семенихина. - М.: Омега-Л, 2006.

Таким образом, «благодаря» строителям социализма, рыночная экономика полностью сдала позиции место плановой или, как ещё её называют, административно-командной. Произошла широкомасштабная ломка социально-экономических структур, исчезло свободное предпринимательство. Более того, практически все взрослое население оказалась занято в государственном секторе экономики.

Начало “строительства социализма” в странах Юго-Восточной и Центральной Европы привело к бурному экономическому росту, продолжавшемуся, однако, до середины 60 гг. Основной движущей силой экономического развития и роста выступила тотальная индустриализация, которая, по образу и подобию СССР, приняла форму преимущественного развития тяжелой промышленности. Средства на её осуществление были получены именно благодаря национализации.

СССР в вопросе способствования экономическому развитию своих «стран сателлитов» взял на себя поставки станков и оборудования, подготовку кадров для производства, оставаясь при этом, также основным поставщиком энергоресурсов и минерального сырья.

Кризис коммунистической идеологии и административно-командной системы хозяйствования

Стремление создания в странах Юго-Восточной и Центральной Европы многоотраслевой тяжелой промышленности, по образу и подобию СССР, очень часто в значительной мере превышало учет реальных возможностей, что неизбежно приводило к диспропорциям в развитии всей экономической системы.

Ускоренная индустриализация, при незначительных вложениях в сельское хозяйство, а также производство потребительских товаров первой необходимости послужили причиной ограничения потребления, а также падения жизненного уровня. Эти факторы и послужили причиной всеобщего недовольства сопровождающегося кризисами в 50е годы XX в.

Сначала в этих странах практически исчез слой крупных землевладельцев, а после и предпринимателей вообще. После проведения кооперирования практически везде, кроме Польши, исчезло самостоятельное крестьянство. В результате социальная структура упростилась.

В экономической системе преобладали две социальные группы: наемные работники государственного сектора и кооперированные крестьяне.

В течение 1947-1948 гг. в восточноевропейских странах утвердился тоталитарный социализм по образу и подобию СССР с тем лишь различием, что не сопровождался гражданской войной История мировой экономики: Учебник / Под ред. Г.Б. Поляка, А.Л. Марковой. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2012.

Смерть Сталина в 1953 году повлекла за собой глубокие перемены в СССР и, соответственно, в странах Восточной Европы. Освобождение от всеобщего страха перед вождем обнажило весьма глубокие противоречия тоталитарного социализма, породив как массовое недовольство, так и сопротивление. В ГДР, а после и в Польше, а также Венгрии возникли политические кризисы, преодоление которых было бы, наверное, невозможным без применения силы. Возникла объективная необходимость модернизации политического курса коммунистических партий с тем, дабы снять социальное напряжение и основные причины недовольства. В странах Восточной Европы были наконец прекращены массовые репрессии и даже проведена частичная реабилитация их жертв.

В 60е годы в подавляющем большинстве стран Восточной Европы источники быстрого роста за счет строительства все новых производственных мощностей, а также увеличения числа рабочих (экстенсивные источники роста) иссякли, что послужило причинной застоя. Экономическое развитие с тех пор можно было обеспечить только за счет роста производительности труда и интенсификации производства.

Таким образом, старые, привычные для тогдашней номенклатурной управленческой элиты методы управления экономической системой уже не подходили. В 60е годы почти во всех странах проводились существенные экономические реформы. Одной из первых осуществила их в 1963 году ГДР. Цель реформ заключалась в создании экономического механизма, который стимулировал бы рост производительности труда. Для осуществления этой достаточно сложной задачи была реализована децентрализация управления, введен хозрасчёт на предприятиях, расширялась сфера товарно-денежных отношений.

Таким образом, возникший в середине 40х годов социалистический строй так и не сумел покорить умы и сердца «пролетариев всех стран». Иллюзии и надежды на то, что социализм с его доминированием общественной, а вернее государственной собственности на средства производства станет островком социальной справедливости, приведет к всеобщему благосостоянию и уничтожению эксплуатации человека человеком, так и не оправдались.

На практике ликвидация частной собственности при абсолютном господстве государства в экономике привело к тому, что у людей исчезла заинтересованность в результатах своего труда. Государственная собственность принадлежала по сути бюрократическим структурам, которые присваивали результаты общественного труда. В результате возникла экономика, которая оказалась неспособной обеспечить в полной мере даже основные потребности населения. Монопольный характер власти компартий породил недемократические политической системы, которые лишили народные массы права свободно высказывать свое мнение, избирая по своей собственной воле руководство страной.

При таком положении вещей система именуемая “социалистическим лагерем” не могла никак существовать вечно или весьма длительное время. Падение ее было лишь вопросом времени, необходимого для созревания внутренних сил, которые могли бы положить начало кардинальным изменениям.

Заключение

В начале ХХ века во многих странах мира распространение социалистических идей сопровождалось большим энтузиазмом. Попытки практического воплощения социализма породили огромные ожидания среди миллионов людей. К концу ХХ века глобальный провал социалистического экономического эксперимента стал неоспоримым.

В течение долгого времени коммунистическая пропаганда старательно поддерживала миф об экономических преимуществах социализма, а официальная статистика социалистических стран сознательно фальсифицировала результаты их социально-экономического развития.

Сегодня появилась возможность объективно оценить результаты экономического развития бывших и нынешних социалистических стран по сравнению со странами с рыночной экономикой.

К примеру, экономическая катастрофа, принесенная социализмом, отбросила Кубу, входившую в 50-х годах в четверку наиболее богатых латиноамериканских государств, в число самых бедных стран Западного полушария.

Справедливости ради надо признать, что сам по себе переход от социализма к рыночной экономике еще не гарантирует автоматического процветания. Успех или неудача в рыночных условиях в решающей степени зависит от проводимой экономической политики.

Список использованных источников

1. Миллер А. Об истории концепции "Центральная Европа" // Центральная Европа как исторический регион. М., 1996.

2. Орлик И. Центрально-Восточная Европа между Россией и Западом // Вестник научной информации (ИМЭПИ РАН). 1997. N 5.

3. Государство в условиях формирования смешанной экономики / Под ред. А.Г. Зельднер, И.Ю. Ваславской. - М.: Инфра-М, 2010

4. Гусейнов Р.М. Экономическая история. История экономических учений: Учебник / Р.М. Гусейнов, В.А. Семенихина. - М.: Омега-Л, 2006

5. История экономики: Учебник / Под ред. О.Д. Кузнецовой, И.Н. Шапкина. - М.: ИНФРА-М, 2009

6. История мировой экономики: Учебник / Под ред. Г.Б. Поляка, А.Л. Марковой. - М.: ЮНИТИ-ДАНА, 2012

Итак, мы подошли к вопросу о Восточной Европе, где, как мы знаем, рассматриваемые нами явления приняли особые фор­мы, породив самые поразительные гибриды, а то и совершенно но­вые исторические образования. Последние зачастую оказывались плодом доведения до крайности, в своеобразных условиях, процес­сов, происходивших на Западе; так что опыт Восточной Европы, именно в силу своего экстремального характера, проливает на них новый свет, позволяя увидеть такие их аспекты и скрытые грани, ко­торые в противном случае было бы очень трудно разглядеть.

Зададимся вопросом: каковы же были эти своеобразные усло­вия? Наиболее точный ответ дал, пожалуй, Людвиг фон Мизес вскоре после первой мировой войны 1 . Он разработал тогда интер-претативное (т.е. не географическое, а скорее историческое) поня­тие Восточной Европы с меняющимися границами, где анализ на­ционального вопроса в совершенно ином контексте, нежели на Западе, сливался с анализом особых проблем и форм государствен­ного строительства и экономического развития в этих условиях.

Для Мизеса Восточная Европа представляла собой совокуп­ность многонациональных территорий, где - под влиянием трех ве­ликих перемен, о которых мы говорили, - установились особые связи между отсталостью (во многом обусловленной длительными иноземными нашествиями 2 и поэтому не только социально-эко-

1 Именно поэтому я стал редактором итальянского издания его «Государства, нации и экономики» (1919) (Mises L, von. Stato, nazione ed economia. Torino: Bollati Boringhieri, 1994) и впоследствии отчасти опирался на догадки Мизеса в ра­боте: Graziosi A. Dai Balcani agli Urali. L"Europa orientale nella storia contemporanea. Roma: Donzelli, 1999.

2 На Востоке, собственно, длительные иноземные нашествия не только задержа­ли процесс лингвистической гомогенизации и вообще экономического, культурно-

комической, но и государственно-политической), национально­стью и различного типа национализмом, государственным строи­тельством, попытками модернизации и идеологической продук­цией.

Такое понятие Восточной Европы отличалось от других и по-новому освещало великие исторические процессы, которыми были охвачены и отмечены XIX и XX вв. на Европейском конти­ненте 3 . В то же время оно было сильнее, эластичнее и сложнее мо­нотематических интерпретаций, например экономических, а так­же концепций, несущих на себе печать идеологии либо вдохновленных национальными интересами, как, скажем, пред­ставления о Mitteleuropa 4 или разного рода «щитах» против той или иной внешней угрозы, которыми изобилуют местные нацио-

го и государственного развития. Они также стали причиной разнообразных отка­тов назад, вызванных тем, что Блок называл основной чертой западного мира в на­чале средневековья, т.е. «столкновением и слиянием цивилизаций, находящихся на весьма различных ступенях эволюции» (в нашем случае имеется в виду татаро-мон­гольское иго). Восточная Европа, таким образом, стала особенно ярким примером интереснейшего, с научной точки зрения, феномена сосуществования разных исто­рических эпох в течение одного и того же исторического периода.

3 Интерпретативная сила схемы Мизеса в действительности такова, что ею, хотя бы косвенно, можно руководствоваться и при анализе других, более или ме­нее «отсталых», многонациональных территорий, которых так много было, есть и будет на нашей планете. Между прочим, нечто подобное отмечал Арнольд Тойн-би, когда, размышляя об армянской трагедии 1915 г., заговорил об «опустошени­ях», которые производит и еще произведет импорт такого западного института, как национальное государство, «на огромном пространстве от Данцига до Триеста и вплоть до Калькутты и Сингапура [где] отдельные элементы населения, говоря­щие на разных языках, не распределяются по четко ограниченным группам, а, на­против, живут вперемешку, в теснейшем соседстве в городах, деревнях и даже на одной улице» и где разные национальности «не только территориально-географи­чески вклинились одна в другую, но и в равной степени солидарны в социально-экономическом плане» (цит. по: Tagliaferri Т. Material! per lo studio dell"opera di Arnold J. Toynbee: dattiloscritto. Universita di Napoli «Federico II», 2001. P. 127 ss.; cp. также выше, с. 10, прим. 4). Данная цитата, так же как анализ Нэмира, к которому мы еще вернемся, показывает, что говорить об «открытии» Мизесом решающей роли многонациональное™ нельзя: идея носилась в воздухе. Тем не менее остает­ся фактом, что Мизес не только ясно и четко написал об этом уже в 1919 г., но и дал этой идее наиболее стройную формулировку, сразу уловив ее взаимосвязь с государством, экономикой, идеологическими направлениями и европейской ис­торией.

4 Ср.: Meyer H.C. Mitteleuropa in German Thought and Action, 1815-1945. Haag: Martinus Nijhoff, 1955.

нальные мифологии, часто опирающиеся на совершенно правиль­ную, но всегда неполную и упрощенную трактовку прошлого 5 .

Мы говорили, что главной чертой Восточной Европы, по Ми-зесу, было ее существование (еще на заре XIX в.) как совокупно­сти территорий, где множество языков и религий не только жили бок о бок друг с другом, но пересекались, накладывались друг на друга, образуя пеструю мозаику. Временами монохроматический фон мог доминировать над этой пестротой, но никогда не получал окончательного перевеса.

По мнению Мизеса, то был, помимо прочего, результат дли­тельного периода нашествий, которые на Западе были остановле­ны несколько столетий назад, благодаря чему там смог начаться медленный (правда, иногда тоже сопровождавшийся всплесками буйства и жестокости) процесс ассимиляции, приведший в итоге к созданию крупных культурных, религиозных и лингвистических блоков - базы современных европейских наций-государств. Та­ким образом, эти блоки являлись плодом исторической эволю­ции: если, как заметил Марк Блок, «сегодня лингвистическую карту Европы [Западной] можно нарисовать несколькими боль­шими однотонными пятнами», та же карта для периода «между переселением народов и 1000 годом или около того», несомненно, представила бы «богатую палитру самых разных оттенков» 6 . Запад­ная Европа тоже была когда-то многонациональной территорией (и ничто не мешает ей снова стать таковой, поскольку даже после того «сегодня», когда писал Блок, в ней шли и обратные процессы).

Восточная Европа начала XIX в., куда уже проникли немцы, пе­режила последнее великое нашествие - османское, мусульман­ское - всего два столетия назад, а меньше века назад подверглась русской экспансии. В ней уживались, в масштабах, неизвестных За­падной Европе даже «в 1000 году или около того», три монотеисти­ческие религии, множество церквей, порожденных христианскими расколами, а продолжающееся стихийное или насильственное пе­ремещение населения на просторах великих империй, властвую­щих здесь, лишь усугубляло языковую и религиозную неразбериху.

5 Я даю краткий обзор этих других интерпретаций в своем предисловии к упо­мянутому итальянскому изданию книги Мизеса (Graziosi A. Alle radici del XX secolo europeo // Mises L. von. Stato, nazione ed economia. P. ХХГХ), а также в своей книге: Graziosi A. Dai Balcani agli Urali. P. 36 ss.

6 Bloch M. Melanges historiques. Paris: Editions de 1"Ehess, 1963. Vol. I. P. 70.

Кроме того, этнические и религиозные различия воспроизво­дили и усиливали различия социально-экономические. На многих территориях традиционные элиты говорили на другом языке и по­сещали иные храмы, нежели подчиненные им крестьяне. Такая же ситуация была характерна для городов, чье население по языку, культуре и религии было чуждо населению окружающих дере­вень, - и это служило мощным фактором обострения и варвариза­ции традиционных противоречий между городом и деревней, ко­торыми так богата западная история и историография.

Возьмем, к примеру, Львов, столицу австрийской Галиции - региона, где в XIX в. заправляли поляки-католики, а жили по пре­имуществу (особенно на востоке) украинские крестьяне-униаты (греко-католики) с вкраплениями еврейского населения. Сама эволюция названия города - Lemberg, Lwov, Львов, Льв1в - четко фиксирует смену национальностей, населявших его и управляв­ших им начиная с XV в., когда там жили немцы, евреи, поляки, армяне и греки. Мало-помалу всех вытеснили поляки и евреи, а затем в конце концов - украинцы (которых вначале было всего лишь тридцать семей), сделавшие город главным центром своего национального движения.

Список когда-то «чужих» городов долог. Он включает немецко-еврейские Буду и Прагу и венгерские центры в Трансильвании и Словакии; немецкие города в Прибалтике и Судетах и шведские в Финляндии; итальянские - в Истрии и Далмации, турецкие на Балканах и греческие в Болгарии и на побережье Малой Азии; ев­рейские местечки в Белоруссии и Галиции, русские и еврейские го­рода на востоке и юге Украины, например, Киев, где в 1897 г. толь­ко 22% населения говорили на украинском как на родном языке, или Одесса, где тогда же лишь 5,6% населения были украинцами (а больше половины - еврейского происхождения); наконец - ар­мянские центры в Закавказье, какими были и Тбилиси, и Баку 7 .

Именно исходя из личных наблюдений подобных реалий и сво­их размышлений над ними, Льюис Нэмир (Людвик Бернштайн, он же Немировский), как и Мизес - выходец из австрийской Галиции, находившейся под властью поляков, обогатил анализ многонацио­нальное™ у Мизеса, обратив большее внимание на проблему власт­ных отношений между языковыми и религиозными группами и

7 Другие цифры см.: Pearson R. National Minorities in Eastern Europe, 1848-1945. London: Macmillan, 1993.

четче выявив их роль в определении структуры и характера истори­ческих процессов, проходивших в Восточной Европе 8 .

Последняя, по Нэмиру, представляет собой своего рода евро­пейский Средний Восток - полоску малых наций, зажатых между «Россией» и «Германией» (кавычки здесь необходимы, ибо, как мы увидим, эти термины говорят о серьезных недочетах вообще-то гениальной интерпретации), и арену деятельности, в течение столетий, нескольких «народов-хозяев» (master nations), осуществ­лявших здесь неполные завоевания.

Народы-хозяева, каковыми Нэмир считает немцев, поляков, мадьяр и итальянцев, со временем «накрыли соседние с ними тер­ритории сетями с крупными ячейками, то тут, то там перемежаемы­ми более или менее объемистыми монолитными блоками». Эти сети образовали их поселенцы на завоеванных землях, а ширина ячеек как раз указывала на неполноту завоевания или, точнее, на то, что «каждое завоевание было полным в некоторых районах, но лишь частичным в гораздо более обширных областях». В зонах час­тичного завоевания правящие слои в целом замещались представи­телями народа-хозяина или культурно близкими ему элементами. Городское население либо постигала та же судьба, либо оно вообще создавалось ex novo - город заселялся новыми жителями, которые, таким образом, оказывались связаны с завоевателями, даже если отличались от них (так, например, поначалу произошло с евреями, по крайней мере в некоторых регионах). Деревни же, где прожива­ло подавляющее большинство населения, как правило, сохраняли свою религиозную, языковую и этническую идентичность.

В общем и целом, по словам Нэмира, «каждая Ирландия» этой Восточной Европы имела свой Ольстер, густо заселенный завоева­телями, свою «черту оседлости», свою англо-ирландскую аристо­кратию и своих крестьян, оказавшихся способными (чаще всего благодаря религии) сохранить некоторые из основных черт своей самобытной культуры, которые в будущем - главным образом в результате демографических перемен, о которых мы говорили, -должны были отвоевать свою территорию, затопив ее возвратной приливной волной.

8 См. его прекрасную, хотя и не бесспорную работу «From Vienna to Versailles» (Conflicts. Studies in Contemporary History. London: Macmillan, 1942), на которую я уже ссылался и еще не раз буду ссылаться. См. также: Tagliaferri Т. Nazionalita territorial e nazionalita linguistica nel pensiero storico di Lewis Namier // Archivio di storia della culture. 2000. Vol. XIII. P. 119-148.

Нэмир добавлял, что эту «срединную землю» населяли «тени» вполне реальных былых государств и империй. Многие из нацио­нальностей, живших там, «в тот или иной период действительно создавали свои государства, и все о них помнили, хотя лишь не­многие еще имели социальную базу [т.е. привилегированные со­циальные слои, способные управлять государством] и интеллекту­альные ресурсы, необходимые для независимого политического существования». Такие тени государств и империй покрывали карту Центральной и Восточной Европы, взаимно пересекаясь, выходя за существующие границы, порождая латентные кон­фликтные ситуации, претензии, взаимную ненависть и совершен­но противоположные воспоминания об одном и том же.

Идеи и образы здесь сильные и глубокие. И все же Нэмир, хоть и вскрыл фундаментальные исторические проблемы, нарисовал картину неполную и в общем неудовлетворительную. Не только по­тому, что отодвинул на второй план вопросы экономики и нацио­нально-государственного строительства, которые Мизес, наоборот, старался интегрировать в свою модель, более богатую переменны­ми величинами и, следовательно, прогностическими возможностя­ми, поскольку она позволяла, выделив некоторые важнейшие про­блемы, нащупать движущие пружины истории «Восточной Евро­пы». Анализ Нэмира даже в самых сильных своих пунктах грешил недостатками, происходящими от неспособности представить и ос­мыслить цельную картину национальных отношений на многона­циональных территориях. А ведь именно из-за чрезвычайной слож­ности исторических процессов, сформировавших их, из-за сущест­вования районов нестабильности, появившихся благодаря этим процессам, и провоцируемых ими конфликтов исследование мно­гонациональных территорий требует как можно более широкого взгляда: любая тень, заслоняющая ту или иную перспективу, - что бы ее ни отбрасывало, - может исказить весь анализ.

Сети, покрывающие нэмировскую «срединную землю», к при­меру, были не только прямым свидетельством прошлых завоева­ний: нередко они образовывались в результате насильственных переселений или стихийных миграций в стремлении избежать раз­ного рода преследований. Так что они представляли собой кос­венное следствие завоевания и чужеземных нашествий, но, в свою очередь, могли служить плацдармом для новых попыток завоева­ния, предпринимаемых уже бывшими жертвами. Кроме того, хотя Нэмир проводит крайне важное различие между имперскими на-

циями, держащимися на плаву и полностью отвечающими своей роли (как, например, немецкая), и полузатонувшими «народами-хозяевами», еще имеющими традиционные элиты и зоны господ­ства, но лишенными независимой государственности (как поляки австрийской Галиции и венгры, по крайней мере до австро-вен­герского соглашения 1867 г., когда последние практически восста­новили свое государство), этого недостаточно для описания ситуа­ций, весьма различных и все же во многих отношениях сходных.

Среди таких случаев можно назвать, с одной стороны, народы-хозяева, в настоящее время незначительные, но имеющие древнюю традицию, как, скажем, греки, которые еще с того момента, как вновь получили независимость в 1821 г., по меньшей мере до пора­жения 1922 г. в Турции считали свою территорию просто отправной точкой для восстановления античной империи, чья тень продолжа­ла жить и в многочисленных греческих общинах, разбросанных от Болгарии до восточных берегов Эгейского моря, и в православной церкви, где, впрочем, верховенству греков вскоре бросили вызов славяне, некогда находившиеся под влиянием Византии.

Совершенно иной и тем не менее концептуально однородный случай представляют собой народы, не имевшие государственных или имперских традиций (а если имевшие, то разве что в глубочай­шей древности), которые в XIX в. оказались в состоянии создать себе в Европе положение империи или по крайней мере сделать по­пытку в этом направлении. Речь прежде всего о сербах, которые, пользуясь тем, что первыми стали строить государство на Балканах, а также эксплуатируя народившиеся «югославские» идеи и факт на­личия сербских общин от Боснии до Баната (наследие не столько прежнего господства, сколько былых преследований), очень быстро начали играть агрессивную роль. То же самое, особенно после пер­вой мировой войны, можно сказать и о румынах.

Список народов-хозяев или тех, кто претендует на это звание, ни в коем случае не закрыт, и не замечать его эволюции - значило тогда и значит теперь делать ущербным анализ, вообще-то прово­дящийся в верном направлении.

Впрочем, были проблемы и более серьезные. И Нэмир, и Мизес справедливо усматривали в германском империализме главного и самого грозного врага малых народов «срединной земли». Мизес, в частности, сразу после первой мировой войны с беспокойством за­мечал перерождение колонизационного импульса в Германии, ко­торый, в отличие от подобных импульсов у англичан, французов,

голландцев, испанцев и португальцев, всегда направленных «только на тропические и субтропические страны», обратился «открыто... против европейских народов» (здесь мы сталкиваемся с глубоким провидением исторической почвы, на которой приживется и взра­стет идея последнего безумного и свирепого натиска немецкого на­рода на Восток). Однако, в отличие от Нэмира, по-видимому, не отводившего немцам места в обеих (прусской и австро-венгерской) империях своей центральной и восточной Европы и считавшего их только агрессорами и угрозой последним, Мизес сразу понял, что немцы составляют неотъемлемую часть «восточной» Европы. Не­мецкие общины на славянской земле (нэмировская «сеть») сыграли важнейшую роль в эволюции (точнее, инволюции) немецкой и ав­стрийской политики, в поражении и упадке либерализма, в посто­янном возрождении гегемонистских планов и повторении попыток экспансии на Восток - впрочем, и Нэмир искусно проанализиро­вал все эти элементы в своей «Революции интеллектуалов» 9 .

Сказанное выше о немцах было верно и в отношении русских и турок - других великих имперских наций, активно участвовавших в жизни региона, а также в отношении итальянцев, правда, в меньшей степени - пропорционально меньшему их присутствию на многонациональных территориях (в качестве наследия венеци­анской империи).

Любой, кто знаком с русской историей XIX в., хорошо знает, какую важную роль, определяющую ее ход, сыграла Польша со своими восстаниями - и в годы царствования Николая I, и в эпо­ху реформ его сына Александра II. В последующем столетии эта роль перешла к Украине, а отчасти также к Кавказу и Прибалтике. Конечно, тогда русское присутствие выглядело скорее как воен­но-бюрократическая оккупация, чем как сеть имперских поселе­ний, но и последние - пусть с опозданием в сравнении с немецки­ми - быстро строились и на Украине, и в Белоруссии, и в Прибалтике, и на Кавказе, и в Крыму (напомним, что последние территории были завоеваны только начиная с XVIII в.). Русское присутствие отразилось также в кризисе Османской империи и

9 Namier L.B. 1848: The Revolution of the Intellectuals. London: Oxford University Press, 1946. Это, наверное, наиболее «мизесианская» из книг Нэмира; на самых блестящих ее страницах, посвященных польскому вопросу в Силезии как причине упадка, в том числе интеллектуального, национального немецкого движения, фактически развиваются некоторые из гипотез, выдвинутых Мизесом в «Государ­стве, нации и экономике».

рождении новых балканских государств, и перед лицом такой силы имперского импульса трудно понять его недооценку со сто­роны Нэмира, а позднее - умнейшего исследователя Бибо 10 , если не вспомнить, что многим обитателям зон господства (а после - угрозы) немцев, венгров и поляков русские могли казаться спаси­тельным противовесом и ценными союзниками.

Неотъемлемой частью Восточной Европы была также Осман­ская империя, творение еще одного народа-хозяина, который по­степенно ретировался, гонимый восстаниями своих прежних под­данных, но при отступлении, несмотря на сопровождавшие его массовое истребление и бегство, оставил тут и там анклавы турец­кого или обращенного в ислам населения. В отличие от России и Германии того времени или современной Турции, Османская им­перия была, кроме того, многонациональной даже в своем центре, от Кавказа и Армянского нагорья, населенных армянами и курда­ми, до греко-армянских берегов Эгейского моря.

К Восточной Европе Мизеса, понимаемой в историко-интер-претативном ключе, принадлежали также народы-хозяева, чьи щупальца и сети, подобные немецким (и польским, и мадьяр­ским), протянулись в «срединные земли», но еще только-только обретали плоть либо уже разрушались. Иначе говоря, в ее состав входили все перечисленные нами имперские нации, включая их основные территории, расположенные за ее границами, но перио­дически волнуемые зарождающимися в ней землетрясениями.

Таким образом, эта Восточная Европа простиралась от Берлина и Вены до Москвы, от Балкан до Кавказа, от Прибалтики до побе­режья Малой Азии, охватывая все земли, занимаемые в начале XIX в. тремя великими империями - Османской, Российской и Австро-Венгерской, к которым вскоре добавилась четвертая, Гер­манская, и все народы, религии, языковые и культурные общно­сти, имевшиеся там. Последние были выстроены в иерархическую пирамиду: на вершине ее находились немцы, русские и турки, к ним как партнеры примыкали итальянцы, венгры, поляки и гре­ки; на средних и нижних ступенях по нисходящей - народы, пере­живавшие подъем (сербы, румыны и болгары), народы без особых претензий на господство, но активно участвующие в развитии экономики (чехи), народы, чьи малые элиты давно были ассими-

10 Bibo I. Misere des petits Etats de 1"Europe de 1"Est. Paris: Albin Michel, 1993; cp. также: Szucs J. Les trois Europe. Paris: I"Harmattan, 1985.

лированы или уничтожены, состоящие поэтому почти исключи­тельно из крестьян (словаки, словенцы, литовцы, украинцы). На­конец, основание пирамиды составляли народы, не имеющие ни государства, ни территории и вследствие этого наиболее слабые и уязвимые, - главным образом евреи и цыгане, отчасти армяне, многие из которых бежали с нагорья, своей исторической родины, в Закавказье.

Посмотрим теперь, как сказались великие перемены на этом регионе, изначально таком нестабильном, на отношениях между городом и деревней, на структуре старых государств, пытавшихся реформироваться, и новых, находящихся в процессе становления, на иерархии народов и религий, социальных слоев и семейных ро­лей, на самой мозаичности и пестроте, характерной до тех пор для многонациональных территорий.

Проследим вкратце основные линии. В Восточной Европе мощ­ный демографический рост вкупе с прогрессом сельского хозяйства тоже изменил соотношение сил в деревне в пользу крестьян, усили­вая претензии последних на землю, особенно находящуюся во вла­дении помещиков, религиозных учреждений и горожан. А тот факт, что, в отличие от Западной Европы, землевладельцы здесь, как пра­вило, принадлежали к иной культуре и религии, повышал уровень претензий, удваивал враждебность, увеличивал возможность и жес­токость вспышек насилия", причем, естественно, это репрессив­ное, но прогрессивное завоевание земли крестьянами фактически представляло собой буквальную ее национализацию снизу. Завоева­ние земли превратилось, таким образом, в одну из первых волн ве­ликого прилива «этнической чистки», захлестнувшего в последние два столетия Восточную Европу 12 .

11 Во время крестьянских волнений в многонациональных регионах в первую очередь подвергались удару владения вдов и одиноких женщин; за ними наступа­ла очередь помещиков с иностранными именами, другого вероисповедания или особенно ненавистных, а там уже и всех остальных. Так, например, разворачива­лась великая украинская «жакерия» 1917 г. См.: Грациози А. Большевики и кре­стьяне на Украине, 1918-1919. М.: Аиро-ХХ, 1997.

12 Недавно стали выходить первые труды, посвященные истории этого феномена. Зачастую такие работы не слишком удовлетворительны, но их заслуга в том, что они впервые четко ставят фундаментальный вопрос европейской истории. См., напр.: Bell-FialkoffA. Ethnic Cleansing. London: St. Martin"s Press, 1996; Naimark N. Fires of Hatred. Ethnic Cleansing in Twentieth-Century Europe. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 2001; Esodi. Trasferimenti forzati di popolazione nel Novecento europeo / A cura di M.Cattaruzza, M.Dogo, R.Pupo. Napoli: Esi, 2000.

Возрождение к жизни крестьянских общин, ускорившееся бла­годаря отмене (пусть и запоздалой) крепостного права между 1848 и 1861 гг., косвенно способствовало образованию в этих регионах материального субстрата для будущих попыток национально-госу­дарственного строительства. В культурном плане такие попытки опирались на открытие и реконструкцию языков и культур, про­должавших, благодаря незавершенности завоевания, развиваться в деревенской глуши; в материальном же - на зародившийся бла­годаря исчезновению крепостничества и дроблению крупной зе­мельной собственности слой зажиточных крестьян и на многочис­ленную молодежь, двинувшуюся из сел в города - цитадели чужаков. Зажиточные крестьяне фактически впервые образовали обширный слой населения, для которого продвижение по соци­альной лестнице не означало ассимиляции доминантной этниче­ской группой, создав таким образом прочную базу для последую­щих национальных претензий. А молодежь - неважно, дети богатых крестьян, отправленные в город учиться, или несчастные плоды демографической революции, вынужденные бежать из де­ревни, которая оказалась не в состоянии их прокормить, - по­ставляла разнообразным движениям национального толка не только сырье для их развития - активистов, бойцов, просто рекру­тов, сочувствующих: после обучения (которое часто велось на язы­ках доминантных групп и потому способствовало ассимиляции по крайней мере некоторых студентов иными национальными куль­турами) из нее выходили кадры и элиты, жизненно необходимые для процессов государственного строительства.

Нужно, однако, иметь в виду, что, хотя деревня в Восточной Ев­ропе, а потом и во всем «третьем мире», как я писал в другом месте, была важнейшим элементом в зарождении и развитии националь­ных движений, крестьяне всегда проявляли некую двойственность и в своей поддержке националистов были ненадежны и непостоян­ны. Об этом свидетельствуют бесконечные жалобы националистов всех стран, встречавших, например, самый горячий энтузиазм, пока они нападали на собственность иностранных господ, а потом стал­кивавшихся с упорным и яростным сопротивлением крестьян, не желавших служить постоянным источником людей и средств для их проектов государственного строительства 13 .

13 Типичный пример - украинский национализм 1917-1920 гг., которому я по­святил упоминавшуюся выше работу «Большевики и крестьяне на Украине».

В действительности крестьяне принадлежали к культуре, кото­рую можно было бы назвать донациональной, и в известном смысле были членами некоего квази-антропологического интер­национала «темных людей», как их презрительно называли горо­жане Российской империи (впрочем, похожие словечки употреб­лялись во всех странах). А если они вдобавок были другой национальности и/или другого вероисповедания, эпитеты приоб­ретали превосходную степень. Бакинским армянам-христианам, к примеру, окрестные крестьяне-мусульмане казались «темнейши­ми», то же думали львовские поляки-католики об униатах-русинах (т.е. украинцах) из галицийской деревни.

В этом отношении существует несомненное глубокое родство между крестьянскими движениями во всех странах, и на их общей программе (захват и раздел помещичьей земли, минимальный контроль со стороны государства, свободная торговля на местном уровне, защита исконных крестьянских ценностей и т.д.) базиро­валась временами как будто (и действительно) возникавшая оппо­зиция крестьян усилиям националистов, чаще всего там, где по­следние были связаны с правящими классами.

Только когда в XX в. появились движения, стремящиеся объе­динить в своей программе национальный и социальный вопрос и поэтому способные постоянно вовлекать массы в «борьбу за на­циональное освобождение», был разрублен узел двойственного от­ношения крестьян к национальным движениям. И не случайно это произошло благодаря соединению социального элемента с на­циональным (для чего Восточная Европа, может быть, послужила самой главной лабораторией), ибо в таком соединении, как я не раз подчеркивал, кроется один из важнейших ключей к понима­нию истории XX столетия.

Представители старых народов-хозяев - и помещики-земле­владельцы, оказавшиеся в группе наибольшего риска, и те, кто черпал утешение в жизненных невзгодах в одной лишь гордости своей национальной принадлежностью, - почувствовали себя в настоящей осаде под натиском крестьян, невзирая на все противо­речия и двоедушие последних в глазах националистов, добивав­шихся их поддержки. Конечно, бывали случаи, когда отдельные индивиды «предавали» свой класс и свою нацию, присоединяясь к делу своих слуг, как те польские дворяне с восточных территорий, которые немало способствовали зарождению украинского нацио­нального движения. И по крайней мере однажды, в Финляндии,

значительная часть господствующей группы (шведов) в конце концов стала отождествлять себя с национальным делом подчи­ненного ей прежде народа (наверняка не без влияния того факта, что господство у них все равно отобрали бы русские) и даже дала этому делу наиболее авторитетного лидера, так что Карл Густав Маннергейм, бывший офицер царской гвардии, стал «отцом» страны, на языке которой с трудом изъяснялся.

В общем и целом, однако, реакция была совершенно обратная. Менталитет осажденных породил постоянное ощущение угрозы, встречные обвинения, растущую зависть и жажду мести; пышным цветом расцвели теории заговора, нашедшие в Восточной Европе еще более благодарную почву, чем та, что образовалась в Западной в результате военных поражений, национальных унижений и ут­раты корней в ходе процессов модернизации.

Аналогичные явления вызвало постепенное завоевание «чу­жих» городов «темными» жителями окрестных деревень, ставшее возможным благодаря демографической революции и спровоци­рованное процессами индустриализации и урбанизации. Буду и Прагу одними из первых накрыла нэмировская «возвратная при­ливная волна» (правда, в последней молодые чехи и немцы оспа­ривали друг у друга улицы и кварталы даже в конце XIX в.), но движение это было общим, и волны его, сменяя друг друга, прока­тились по всем городским центрам от Прибалтики до Эгейского моря (где уже в 1821 г. греки вырезали или выгнали мусульман из освобожденных городов) и от Адриатики до Кавказа (где взаим­ные погромы и вендетты били и по армянским общинам, и по но­вым горожанам - азербайджанцам).

Разумеется, поскольку в этом регионе, по крайней мере до 1914 г., властвовали империи, позволявшие, поощрявшие и прямо организовывавшие значительные перемещения населения, не было недостатка, особенно на востоке, и в явлениях прямо проти­воположного порядка, т.е. в тенденциях не к сокращению, а к рас­ширению территорий и увеличению числа многонациональных городских центров (подобные явления имели место позже в Юго­славии и в СССР, где, например, после второй мировой войны выросло городское население славянского происхождения в Сред­ней Азии - резко сократившееся затем в конце!980-х гг.).

Так, например, индустриализация и создание железнодорож­ной сети теснее связали Украину с Россией, способствовали росту русских общин в украинских городах, хотя западнее удельный вес

доминантной национальности в городских центрах сократился. Важным направлением русской иммиграции стал Донбасс, демо­графический рост в еврейских общинах усилил их присутствие в городах по всей «зоне» оседлости, определенной им царским пра­вительством (Польша, Литва, Белоруссия, Украина), а также и в восточной части австрийской Галиции. По тем же причинам вы­росли греческие и армянские общины, рассеянные по османской территории.

«Реконкиста» городских центров, которые во многих случаях действительно в первый раз были атакованы населением пре­имущественно сельским, фактически, если отвлечься от намере­ний, побуждений, теорий (в них недостатка не было, но зачас­тую они являлись после того, как стихийно начинались процес­сы, так сказать, материальные), представляла собой вторую великую волну «очистительного» прилива, обрушившуюся на многонациональные регионы (первую, напомним, породила борьба за землю).

У ее главных действующих лиц - молодых иммигрантов и их новообра кованных элит, притесняемых властью старых господ и беззащитных перед ней, но подстрекаемых сознанием своей силы, а также представителей национальности, бывшей до сих пор хо­зяйкой городов, - естественно, появились весьма неприятные по­веденческие навыки и идеологические феномены. В немецких го­родских общинах в Богемии и Судетах, итальянских - в Истрии и Далмации традиционный антиславизм принял новые, более агрес­сивные формы, повсюду усилился антисемитизм, в том числе в кругах недавно урбанизированного населения, во много раз силь­нее ощущавшего отрыв от родной почвы, чем его сверстники на Западе.

В Донбассе, русской Польше, Бессарабии народные волне­ния и даже рабочие стачки в те времена легко могли вылиться в жесточайшие еврейские погромы, причем влияние Москвы и желания правительства, по всей видимости, играли в этом го­раздо меньшую роль, чем представлялось просвещенной обще­ственности. Ни в коем случае не стоит недооценивать роль ве­рующих, православных и католиков, для которых процессы модернизации тоже несли в себе угрозу. И даже такие организа­ции, как «Народная воля» - наиболее известная русская народ­ническая группировка, - распространяли после массовых по­громов 1880-х гг. прокламации, где одобрительно отзывались о

налетах на богатых евреев и призывали рабочих и крестьян не обойти вниманием также землевладельцев, чиновников и пред­ставителей царской власти 14 .

Примечательно, что именно в западных губерниях Российской империи, в городских интеллектуальных кругах, где соперничали между собой по меньшей мере три религии (православная, като­лическая и иудейская) и четыре национальности (русские, поля­ки, евреи и украинцы), появился тогда антисемитизм нового типа, разгоревшийся из искры, высеченной столкновением реакции и модернизации, инициатив государства и деятельности церкви, на­родных бунтов и национальных конфликтов. Его манифестом ста­ли «Протоколы сионских мудрецов» - их сочинители использова­ли опыт французов, но сама идея была навеяна атмосферой русской городской среды на Украине. Будучи якобы доказательст­вом существования еврейского заговора с целью захвата мирового господства, «Протоколы» послужили знаменем беспощадного ан­тисемитизма XX в. в Европе 15 .

Но самое отвратительное насилие и в наиболее широких мас­штабах было развязано в последнее десятилетие XIX в., в ре­зультате длинной цепи поражений и унижений, которыми был отмечен этот век для Турции (вспомним, что мы говорили о Франции после Седана и Италии после Адуа), в Анатолии и на восточных берегах Черного и Эгейского морей - против армян. Здесь речь шла не о сотнях жертв, как во время еврейских по­громов в Российской империи, а о десятках и сотнях тысяч (по наиболее достоверным оценкам, насчитывалось от ста до двух­сот тысяч убитых).

Важную роль и в этом случае играли верующие, но решаю­щее значение имело вмешательство государства, правители ко-

14 См. прекрасный роман И.Зингера «Братья Ашкенази» (Singer I. Di brider Ashkenazi. Varshe: Bzshoza, 1936), а также: Wynn C. Workers, Strikers and Pogroms. The Donbass-Dnepr Bend in Late Imperial Russia. Princeton, N.J.: Princeton University Press, 1992. О погромах в Российской империи и спорах по поводу роли централь­ного правительства в их организации см.: Pritsak О. The Pogroms of 1881 // Harvard Ukrainian Studies. 1987. Vol. 1-2. P. 4-43; Aronson M.I. Troubled Waters. The Origins of the 1881 Anti-Jewish Pogrom in Russia. Pittsburgh: University of Pittsburgh Press, 1990; Pogroms. Anti-Jewish Violence in Modern Russian History / Ed. by J.D.Klier, S.Lambroza. New York: Cambridge University Press, 1992.

15 De Michelis C.G. II manoscritto inesistente. I «Protocolli dei savi di Sion»: un apocrifo del XX secolo. Venezia: Marsilio, 1998.

торого с трудом терпели настойчивое заступничество западных стран за христианское население империи и считали, что это для чужеземцев лишь предлог, чтобы вынудить османскую дер­жаву к целому ряду унизительных уступок территории и сувере­нитета.

Как мы знаем, на Балканах подобные уступки часто вызывали вспышки насилия против представителей прежнего народа-хо­зяина, своим поведением в течение долгого времени возбудивше­го огромную ненависть и жажду мести. Сотни тысяч беженцев, изгнанных из родных мест, разносили известия об этом, нередко сильно преувеличенные, по землям, находившимся еще под вла­стью империи, провоцируя, в свою очередь, прилив злобы про­тив христиан и отчаянной ностальгии по былому господству, ко­торое когда-то было неоспоримым, а теперь ставилось под вопрос практически ежедневно: вспомним, что только в 1877- 1878 гг. империя потеряла Румынию, Сербию, Черногорию, Бос­нию и Герцеговину, Болгарию, Фессалию, часть Анатолии и Кипр я - в общей сложности около трети территории и пятой части населения 16 .

Вот этот-то взрывчатый материал государство и религиозные круги использовали для удара по армянским и греческим общи­нам. Но даже великие погромы в Османской империи не найдут объяснения, если не учитывать предрасположенность по крайней мере части ее населения к насилию против христиан, к каковой предрасположенности на анатолийских нагорьях добавилось еще и стремление курдов убрать армян с территории, которую две об­щины веками оспаривали друг у друга 17 .

В данном случае национальный и религиозный факторы так­же тесно переплелись с процессами модернизации, способство­вавшими умножению спорных моментов и причин конфликта. На большей части многонациональных территорий, например, элиты традиционного типа и сельское население часто держались в стороне от современных видов экономической деятельности, отдавая их, так сказать, на откуп немцам, евреям (которые, на­помним, не имели права владеть землей), грекам и армянам. И в русской, и в австрийской Польше, в Венгрии, в Румынии, где

16 Zurcher E.-J. Turkey. A Modern History. London: I.B.Tauris, 1998. P. 85.

17 Dadrian V. Histoire du genocide armenien. Conflits nationaux des Balkans au Cau-case. Paris: Stock, 1995.

существовали сильные группы местных помещиков-латифунди­стов, одни евреи контролировали от 30% до 50% современных отраслей деятельности. Еще выше этот процент был у греков и армян в Османской империи - там, к примеру, в начале XX в. в руках представителей немусульманского населения находились 90% промышленных предприятий, насчитывавших более 10 ра­ботников. И если венгерских господ в целом удовлетворяло такое положение вещей, позволявшее им предаваться традиционным занятиям, не рискуя при этом своей властью, то вообще, как правило, подобная ситуация обостряла у автохтонных социаль­ных групп - у их элит, у масс, недавно переселившихся в город, у членов старых мусульманских ремесленных цехов - чувство враждебности и отчужденности по отношению к процессам мо­дернизации, свойственное, собственно говоря, и западным странам.

Здесь мы видим еще один компонент той почвы, на которой возрос национал-социализм, питавший особую ненависть к ев­рейским и армянским «торговцам и ростовщикам», коих много­численные теории заговора рисовали представителями и агентами международного финансового капитала либо, наоборот (а порой и одновременно), подрывных социалистических и модернизатор-ских сил, забывая при этом, что подавляющее большинство и ев­реев, и армян принадлежали к религиозным общинам традицион­ного типа, как правило, беднейшим, и разделяли все страхи и подозрения в отношении современности с теми, кто делал из них «разносчиков» этой заразы.

Действия государства, например в случае погромов, следует рассматривать именно на фоне движений, во многом стихий­ных, спровоцированных демографическими процессами, мо­дернизацией и урбанизацией. В старых империях оно подчиня­лось необходимости (еще более острой в силу огромной отсталости) сделать базу своей власти адекватной требованиям, рождавшимся в ходе великих социально-экономических пере­мен. Но это еще не все. Как мы знаем, суть качественного из­менения в жизни государств, вызванного Французской револю­цией, заключалась в национализации и рационализации. Появления государства, более сильного, поскольку более одно­родного (а наиболее важна, конечно, однородность этническая, лингвистическая и религиозная) и более способного (в том числе и поэтому) к мобилизации своих ресурсов, было более

чем достаточно, чтобы такая возросшая монолитность стала примером для подражания 18 .

Таким образом, старым империям Восточной Европы, а потом и новым государствам, рождавшимся в результате их распада, было нужно (или, по крайней мере, желательно) в ходе рационализирую­щей реформы существующих государств, а затем строительства но­вых добиться не только модернизации, необходимой для сохране­ния, содержания и переоснащения армии вооружениями и техни­кой не хуже западных, но и рационального управления своим населением и его гомогенизации, т.е. «национализации». И все это - после нескольких разделов Польши, сильно усложнивших нарисованную Мизесом картину империй, принимавших в них участие (Российской империи к тому же нужно было управляться с территориями, отнятыми у турок), в обстановке обострившейся с 1789 г., и особенно с начала XX в., конкуренции между государства­ми, внутренней напряженности, брожений то социальных, то на­циональных (а зачастую и социальных, и национальных).

В результате значительно увеличилось количество проблем, свя­занных с щ испособлением к переменам, особенно в многонацио­нальных империях, где процессы модернизации и национализации встречали дополнительные трудности. Так, например, многонацио­нальный, чаще всего, характер имперских элит лишь усугублял по­дозрительное отношение к этим процессам, вообще свойственное всем традиционным господствующим классам. Разве могли при­балтийские немецкие бароны, польские дворяне (а после разделов больше половины дворянства Российской империи имело польское происхождение) или грузинские князья одобрить русификацию? С этой точки зрения, Российская империя и Габсбургская монар­хия, где многонациональный характер элиты был наиболее ярко выражен, оказались в невыгодном положении по сравнению не только с Германской империей, но даже с Османской, хотя в по-

18 Разумеется, это не абсолютный закон: в определенных условиях появлялись имперские и полуимперские образования - примером sui generis служит Совет­ский Союз; в Африке встречались даже элиты, строившие государство и одновре­менно пытавшиеся создать нацию. Кроме того, в прошлом однородность не все­гда была благом, и великие императоры гордились силой и красотой своих госу­дарств именно как результатом разнообразия - источника большего богатства во всех смыслах. Вполне возможно, что в будущем разнообразие снова станет пред­метом гордости, и опыт Соединенных Штатов, наверное, можно было бы считать показательным в этом отношении.

следней потом появилась курдская проблема. Иными словами, из­менение природы государства с помощью национализации, озна­чавшей, напомним, в долгосрочной перспективе лишение аристо­кратии контроля над ним, в Восточной Европе принимало наибо­лее острые формы, соответственно возбуждая и более сильную, чем на Западе, неприязнь в традиционных правящих слоях.

Даже если можно было преодолеть это препятствие, оставался еще тот факт, что многонациональным империям очень трудно ис­пользовать патриотизм для мобилизации масс в поддержку государ­ства: попытки пробудить патриотические чувства почти неизбежно заставляли апеллировать к этнической идентичности части населе­ния, усугубляя тем самым отчуждение, а то и враждебность со сто­роны других национальностей 19 , уже мобилизованных благодаря соперничеству за новые возможности, предоставляемые модерни­зацией: общественные работы, доступ к образованию и различным профессиям, управление местными ресурсами (иначе говоря, те же инструменты, которые на Западе специально использовались и спонтанно служили для смягчения конфликтов, в условиях, опи­санных Мизесом, способствовали их разжиганию).

Модернизироваться означало, в числе всего прочего, дать ме­сто группам другой культуры, которые порой считались низшими и заслуживающими лишь презрения, и это производило особенно отталкивающее впечатление. Совместным результатом модерни­зации и национализации становилось появление в обширных об­ластях масс, имеющих другой язык, культуру, религию, что стес­няло и озлобляло традиционные слои.

Тем не менее модернизация была вопросом жизни и смерти, и это хорошо понимала лучшая часть правящей элиты. Преодолевая сопротивление и колебания, для которых имела все основания, она осуществляла в том числе и довольно смелые программы, дававшие жизнь новым формам с весьма специфическими социально-эконо­мическими чертами. Как в Германской империи, занимавшей выс­шую ступень на шкале «старорежимных» государств (где в самом низу была Турция, а в промежутке - Россия и Австро-Венгрия), и даже в большей степени, модернизация сверху приводила к образо­ванию зачатков командной экономики, только внешне современ­ной и капиталистической, но функционирующей совсем по другим

" Roshwald A. Ethnic Nationalism and the Fall of Empires: Central Europe, Russia and the Middle East, 1914-1923. London: Routledge, 2001. P. 8.

правилам, нежели рыночная. В экономиках вышеназванных стран эти зачатки развивались сильнее, или, лучше сказать, имели боль­ший вес, чем в тех, что складывались на Западе в результате победы экономического национализма. С этой точки зрения, в более или менее близком будущем одним из плодов модернизации в импери­ях Восточной Европы должно было стать укрепление (и распро­странение в сферу транспорта и тяжелой промышленности) связи между государством традиционного типа, т.е. наиболее близкого к изначальному «военному» прототипу (в спенсеровском понимании этого термина), и экономикой - связи, которая усилилась благода­ря первой мировой войне, приняла новые формы и в самом чистом виде проявилась в СССР.

Все сказанное об ограниченности имеющихся ресурсов и оче­видной необходимости мобилизовать и контролировать их сверху относилось и к ресурсам интеллектуальным. Не случайно на этих территориях - и в старых империях, и в новых государствах, рож­давшихся в ходе их постепенного распада, - высока оказалась сте­пень вовлеченности интеллектуалов и специалистов в жизнь госу­дарства, пусть да/ice она выражалась в резко конфликтных формах (за всеми заговорами и протестами в действительности стояло же­лание самим взять в руки бразды правления). Так складывался климат, еще более благоприятный для проникновения в среду ин­теллигенции мифов о высшей рациональности государства и не­обходимости научной основы для его деятельности, чем тот, что способствовал зарождению этих мифов во Франции. Но те же причины, благодаря которым они возникали и распространя­лись, - отсталость, хрупкость культурного слоя и т.д. и желание преодолеть все это как можно скорее - заставляли их так и оста­ваться мифами, мешали достичь даже куда более скромных целей, например упорядоченного административного функционирова­ния, побуждая кидаться к этим целям кратчайшими путями, столь же обманчивыми, как и вызвавшие такое стремление мифы.

Неоднородность населения обостряла в империях, а затем в первых квазинациональных государствах, появлявшихся на терри­ториях, по-прежнему остававшихся (несмотря на все претензии данных государств) многонациональными, проблемы, связанные с «национализацией масс», достаточно острые и на Западе, зачас­тую делая национализацию просто невозможной (достаточно вспомнить, как тяжело далась интеграция масс в государственную жизнь в случае, в некоторых отношениях схожем, - на юге

Италии, хотя там все народности исповедовали ту же религию, а их элиты были включены в итальянскую культуру, почему южные диалекты так и остались всего лишь диалектами).

Как со всей очевидностью показали уже неудачные опыты Ио­сифа II (не случайно повелевшего высечь на своем надгробии над­пись, напоминающую, что ни одно из его начинаний не имело ус­пеха), прямое давление с целью национализации и рационализации вызывало реакцию со стороны народов, на которые было направле­но, провоцируя их мобилизацию. Последнюю, как правило, воз­главляли остатки их элит (и поэтому она происходила быстрее там, где они были сильнее, например в Венгрии и Польше), а также - и особенно там, где элиты были уничтожены или ассимилированы, - новые социальные слои, продукты тех же самых попыток модерни­зации. В данном случае, поскольку следовало дождаться, чтобы эти попытки принесли плоды - как мы знаем - в виде зачатков новых местных элит, образующихся благодаря процессам урбанизации и развитию образования, реакция на инициативы центра следовала с некоторым запозданием, но часто по той же причине бывала более мощной и современной по своим формам и претензиям.

Модернизация на многонациональных территориях, ликвиди­руя неграмотность и давая образование группам, ранее исключен­ным (которые частью приобщались к доминантной культуре, но частью вновь открывали свою собственную), меняя облик городов и национальный состав представителей различных профессий, вызывала национализацию, идущую совершенно вразрез с жела­ниями властей, начинавшими этот процесс в надежде излечить свое государство от слабости перед лицом изменившихся правил европейской конкуренции.

В новой ситуации великие многонациональные империи, в про­шлом не раз гораздо лучше умевшие справляться с обстоятельства­ми, оказывались структурно менее прочными, чем их конкуренты. Эта сравнительная хрупкость, давшая о себе знать особыми затруд­нениями уже при решении задач, поставленных XIX веком, со всей ясностью проявилась в первые десятилетия следующего столетия, когда ни одна из этих империй не смогла оправиться от удара, нане­сенного войной, которая обнажила их недостаточное для новых ус­ловий развитие. Им на смену пришли государства, которые были на­циональными или по крайней мере претендовали на это звание (два ярких, но нетипичных исключения - СССР и Царство сербов, хор­ватов и словенцев, с 1929 г. - Югославия). Впрочем, еще и до 1914 г.

в результате распада Османской империи появились несколько но­вых государств, отчасти предвосхитивших черты тех, что были затем рождены войной и завершившими ее мирными договорами.

Нет надобности углубляться в причины, определившие курс на более или менее национальное государство, взятый Центральной и Восточной Европой в XIX-XX вв.: мотив, заставлявший всех же­лать иметь свое государство, ясен любому, кто задумается над ис­торией последних столетий. Его хорошо выразил Михайло Драго­манов, украинский патриот, которого можно назвать одним из интереснейших политических мыслителей XIX в. Несмотря на всю ограниченность национального государства, которую либерал и федералист Драгоманов прекрасно сознавал, «собственное госу­дарство в конечном счете есть форма социальной организации, предназначенная для защиты от иностранной агрессии и урегули­рования дел собственной земли по собственному желанию». Эта мысль скоро должна была стать еще более очевидной многим группам, коим, подобно евреям, армянам или цыганам, пришлось встретить лицом к "лицу пронесшиеся над Европой бури, не имея своего государства, которое защитило бы их 20 .

Интереснее остановиться подробнее на специфике государств, возникших на Балканах, - Греции, Болгарии, Сербии, Румынии, Черногории. Несмотря на очевидные и порой весьма серьезные раз­личия, их природа, проблемы, с которыми им пришлось столкнуть­ся, способы их решения и получившиеся результаты как будто под­тверждают гипотезы, сформулированные на основе опыта других европейских империй и государств, придавая им новое звучание.

В новых государствах, родившихся после освобождения от ту­рецкого ига, истребления или изгнания турецкой элиты, а также части населения, принявшего ислам, почти естественно должны были совпасть национализация, буквальная и физическая, земли и городских центров и социальная реформа. Раздел турецкой собст­венности, например, сделал возможным проведение крупных аг­рарных реформ, которые способствовали укреплению сельского

20 О Драгоманове см.: Rudnytsky I.L. Essays in Modern Ukrainian History. Edmon­ton, Alberta: Canadian Institute of Ukrainian Studies, 1987. P. 203-298. He случайно, размышляя в 1934 г. о положении евреев, Нэмир, бывший тогда одним из главных советников Вейцмана, высказал мысль, очень похожую на драгомановскую: «Че­ловек не может жить вне сообщества, но по-настоящему в безопасности он только в своем собственном сообществе...» (Namier L.B. In the Margin of History. New York: Books for Libraries Press, 1969. P. 70).

129 общества, появлению больших крестьянских партий и интересных прокрестьянских идеологий. Но этот первородный грех - объеди­нение национального и социального элементов, изгнания чужа­ков и создания собственного государства, собственного землевла­дения, собственной торговли - постоянно оказывал влияние на их эволюцию и впоследствии, заставляя выбирать «чистку» как глав­ный путь решения проблемы национальной, социальной, религи­озной или культурной неоднородности.

В то же время отсутствие - за исключением Греции и отчасти Ру­мынии - или по крайней мере слабость автохтонных элит (турки фактически зарезервировали за собой верхушку социальной пирами­ды) привели к тому, что проблема управления новыми государства­ми почти автоматически решалась передачей власти в руки военно-бюрократической элиты, появившейся в ходе борьбы за независи­мость. Связанная с патриархальными группами, заправлявшими в деревне при турках, впитавшая с молоком матери традиционалист­ские и фамилистские опыт и модели поведения, эта элита должна была считаться с сильнейшей - опять же отчасти за исключением Греции - отсталостью экономики, остававшейся монокультурной: в Сербии доминировали животноводство и разведение сливы, в Болга­рии - табака, в Румынии - возделывание зерновых (даже в наиболее развитой Греции изюм составлял больше половины экспорта).

В этих условиях проблема создания современного сектора в экономике, способного содержать армию на уровне, по крайней мере не ниже, чем у соседей, вскоре породила зоны командной экономики, часто фамилистского толка, еще более развитой, в со­ответствии с реалиями каждой из стран, чем та, что возникала в великих империях. В силу национализации, которой было отмече­но рождение новых государств, союз государства и экономики и идеологическая продукция интеллектуальных кругов приняли здесь формы, еще более нетипичные по сравнению с категориями западной социальной мысли, позволяющие предвидеть - в случае особенно острых кризисов - новый сплав отсталости и регресса, процессов государственного строительства, примата государства над обществом и систематического насилия против части населе­ния, причем плюрализм идеологий должен был лишь способство­вать появлению и развитию этих тенденций.

Еще раньше, чем это произошло, специфические условия мо­дернизации и национализации в Восточной Европе вызвали инте­ресные явления в сфере идеологии.

В реформирующихся империях преимущества имперского по­ложения в сочетании с сопротивлением старых многонациональ­ных элит и трудностями, которыми сопровождалась любая попыт­ка проводить политику денационализации подданных-инородцев, вызвали искажения и отставание в развитии национального само­сознания имперских народов. Как, например, ответить на вопрос, что значит «русский»? Как определить и ограничить, кто и что со­ставляет именно «Россию»? Отчасти ответ возник спонтанно, ко­гда два прилагательных, прежде бывшие взаимозаменяемыми и различавшиеся только своей этимологией, приобрели новые зна­чения: «русский» стало постепенно означать «русский по нацио­нальности», а «российский» - имеющий отношение к империи в целом (это различие сегодня зафиксировано практически офици­ально, однако проблема все же далека от разрешения).

Как свидетельствует долгая фаза перехода от реформ, вдохнов­ленных османизмом - идеологией, по крайней мере по замыслу супранациональной, к тюркистскому и пантюркистскому движе­нию, аналогичные проблемы существовали и в Османской импе­рии, но их не было в Германии, считавшей себя - хотя и не совсем по праву - одной нацией, и в Габсбургской монархии, уже с 1866 г. представлявшей собой официальный кондоминиум нескольких национальностей.

В этих сложностях берут свое начало различные, можно сказать, «благие» имперские попытки реформировать многонациональные империи под знаменем идеологий, претендующих на звание «ана-циональных», - первым примером может служить османизм. Такие попытки, часто поддерживаемые лучшей частью высшей имперской бюрократии, находили одобрение и у представителей малых или ли­шенных своей территориальной базы народностей, а также более или менее широких слоев инородного происхождения, но ассимили­ровавшихся в доминантной культуре в результате процессов модер­низации. Они привлекали универсальностью своей идеи, но при этом означали утверждение господствующего положения доминант­ных языка и культуры, хотя бы из соображений рационализации, как было уже при Иосифе II; при этом в присоединившихся к ним ин­теллектуальных кругах, особенно среди тех, кто был ассимилирован имперской культурой, часто возникало презрение к «малым наро­дам», их претензиям, их провинциализму и узости их мышления.

Как любил говорить Драгоманов, даже русские революционе­ры-эмигранты, вообще-то приверженцы космополитического

131 проекта иного типа, «воплощали собой ханжеское отношение ца­ризма к угнетенным национальностям и тем не менее считали себя совершенными интернационалистами».

Несколько раньше, в 1848 г., Энгельс (впоследствии в этом рас­каивавшийся) высмеял и осудил как реакционное стремление чехов освободиться от немецкого культурного и политического господ­ства, отождествлявшегося с «прогрессом» 21 . А через несколько деся­тилетий Ленину, сумевшему, между прочим, воссоздать в карди­нально измененном виде российский имперский центр только благодаря тому, что, будучи искренним космополитом, отрицатель­но относившимся к любым проявлениям национализма, он брал, как ему представлялось, самое оригинальное и интересное из «бла­гих» имперских проектов, не раз приходилось выступать против большинства своей партии, не умеющего понять связь между на­циональным вопросом и успехом революции. Он говорил тогда, что тот, кто не признает права народов на самоопределение (это отно­силось к крайним левым последователям Розы Люксембург во главе с Пятаковым и Бухариным, выдвигавшим опять-таки лозунги ин­тернационализма и приоритета экономического фактора - и нахо­дившим поддержку у русских членов партии 22), не признает самого понятия демократии и, таким образом, отказывает народу в демо­кратических правах там, где осуществление этих прав привело бы к распаду империи. Он упорно боролся за включение в конституцию

21 В 1840-е гг. Энгельс считал возвращение левого берега Рейна делом нацио­нальной чести, а германизацию Бельгии и Голландии - необходимостью. В 1848 г. он даже назвал великого чешского историка и патриота Палацки «сумасшедшим немецким эрудитом». Он долго враждебно относился к идее независимости «ма-

Лых народов», однако изучение ирландского вопроса впоследствии убедило его, как он писал в 1882 г. Каутскому, что «освобождение от национального угнетения

i есть фундаментальное условие любого развития». Ср.: Rosdolsky R. Friedrich Engels und das Problem der «geschichtslosen» Volker // Archiv fur Sozialgeschichte. 1964. Bd. 4.

22 Graziosi A. A New, Peculiar State. Explorations in Soviet History, 1917-1937. West-port, Conn.: Praeger, 2000. P. 76-77, 107-118; Idem. Alle radici del XX secolo europeo. P. CHI. О Розе Люксембург, ее отрицательном отношении к борьбе поляков за не­зависимость (которая, по ее мнению, отвлекала силы польского пролетариата от борьбы за социализм и мешала «органичной интеграции» польской экономики в экономику Российской империи), ее влиянии на русских левых и конфликтах с польскими социалистами см.: SnyderT. Nationalism, Marxism and Modern Central Europe: A Biography of Kazimiers Kelles-Krauz (1872-1905). Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1997 (книга посвящена главному оппоненту Люксембург).

своего нового государства статьи о праве республик на отделение от СССР. Разумеется, после его смерти позиция его товарищей взяла верх, и со временем многие конституционные принципы решения национального вопроса превратились в пустую формальность и ос­тавались таковой до тех пор, пока, как частенько бывает с внешней формой, ее силой не наполнили содержанием - в данном случае в момент распада Советского Союза в 1991 г.

У имперских народов и их интеллектуальных элит националь­ный фактор предвосхищал, ускорял и усугублял кризис и вырож­дение либерализма. Как предполагал Мизес и точно констатиро­вал в своем очерке о революции интеллектуалов Нэмир, уже в 1848 г. чешский, датский и польский вопросы способствовали бы­строй перемене позиции большинства германского предпарла­мента, который перестал придавать значение уважаемым им на словах правам там, где оказывались затронуты интересы Герма­нии. При этом ключевую роль сыграло городское немецкое мень­шинство на Востоке, существование которого (к тому же в качест­ве доминантной группы) давало мощное средство для шантажа в руки всего национального сообщества и которое - хорошо созна­вая пагубные для себя последствия распространения демократии на большинство населения негерманского происхождения в своем регионе - было готово поддержать любое правительство, доста­точно сильное, чтобы защитить его привилегии.

В других случаях, например в России и даже в Венгрии, кризис реформистских начинаний в большей степени ускоряла реакция угнетенных народов: например, в 1862 г. польское восстание изме­нило курс реформ Александра II, в 1905 г. русские либералы и де­мократы раскололись в своем отношении к национальному во­просу, и даже в 1917г. коалиция, составившая Временное прави­тельство, расстроилась из-за признания прав Украины, которому многие либералы противились настолько, что предпочитали вый­ти из правительства, лишь бы не подписывать соответствующий договор. А в Османской империи одной только попытки подиску­тировать о правах и привилегиях доминантного народа и доми­нантной религии было достаточно, чтобы возбудить сильнейшую враждебность к любой реформистской политике и нарушить единство отстаивающих ее группировок.

Последнее объяснялось еще и тем, что Османская империя вся представляла собой многонациональную территорию (вспомним о греках, армянах и курдах в Анатолии), и противодействующие

механизмы, работавшие в Германии благодаря немецкому мень­шинству на Востоке, здесь активизировались мгновенно по всему организму империи, включая крупнейшие ее центры. А может быть, как заставляет предположить реакция немцев на Версаль­ский мир, непрерывные унижения, которые имперский народ тер­пел еще начиная с войны греков за независимость и которые осо­бенно часто стали сыпаться на него после революции 1908 г., сыграли главную роль в т

Этот регион - один из главных центров мировой цивилизации. На его территории расположены 24 независимых государства (общей площадью 3,7 млн км 2 с 387 млн жителей), отличающихся друг от друга по величине, государственному устройству и уровню социально-экономического развития, но объединенных географическим соседством и исстари сложившимися широкими экономическими, политическими и культурными связями, общностью многих особенностей развития в XX – XXI вв.

Для стран Западной Европы в целом характерен высокий уровень развития капиталистических рыночных отношений и производительных сил. Регион занимает меньше 3% ойкумены и сосредоточивает менее 1% населения Земли, но здесь производится свыше 1/5 промышленной и около 1/5 сельскохозяйственной продукции мира, планетарное значение имеют внешние экономические связи этих стран: внешняя торговля, миграция капитала и рабочей силы, туризм, обмен лицензиями и т. д.

Главное место в регионе занимают Германия, Франция, Великобритания и Италия, которые входят в «большую семерку» высокоразвитых стран мира с рыночной экономикой, но преобладают здесь небольшие государства с населением до 10 млн человек, среди них 5 микростран - Андорра и др., британское владение Гибралтар, суммарное население которых составляет 180 тыс. человек. Промежуточное положение между главными и малыми странами занимает Испания - вторая по площади и пятая по населению страна в регионе. Около половины стран - монархии (самый высокий процент среди регионов мира), остальные - республики.

Европейское экономическое сообщество развивается, преодолевая многие трудности и противоречия между странами, однако влиятельные политические силы выступают за дальнейшую интеграцию Западной Европы, не только экономическую, но и политическую, за создание Соединенных Штатов Европы, европейского правительства, унификацию валюты и гражданства, объединение вооруженных сил и т. д. В 1993 г, в Маастрихте (Нидерланды) главами 12 государств была принята программа дальнейшего углубления экономической, политической и социальной интеграции до 2000 г.; учреждаются единое гражданство, экономический и валютный союз (единая валюта - евро введена с 1999 г.), политический союз (общая политика в области иностранных дел и безопасности, разработка общей оборонительной политики и т. д.), предусмотрена унификация юриспруденции, трудовых и социальных законов, иммиграционной политики, усиление значения Европарламента. Важным этапом процесса нарастания интеграции явилось Шенгенское соглашение (1995) о полном упразднении пограничного контроля за передвижением людей между странами (кроме Великобритании, Ирландии, Швеции, Финляндии). Позже к этому соглашению присоединились и некоторые другие страны. Швейцария, Норвегия, Исландия и Мальта формально не входят в состав ЕС, но фактически с ним тесно связаны, образуют единое «европейское экономическое пространство». Таким образом, понятия Западная Европа и ЕС почти совпадают. Более того, быстро нарастает экономическое влияние ЕС в странах Центрально-Восточной Европы. В планах ЕС предусматривается принятие в члены Союза в 2002 г. пяти стран - Польши, Чехии, Венгрии, Эстонии и Словении, когда их экономика приблизится к стандартам ЕС. Подписано Соглашение о партнерстве и сотрудничестве между ЕС и Россией (1994).

Большинство стран Западной Европы - члены военно-политического блока НАТО (штаб-квартира в Брюсселе), решающую роль в котором играют США. Не входят в этот блок нейтральные страны - Финляндия, Швеция, Швейцария, Австрия, Ирландия, Мальта, В 1999 г, в состав НАТО вошли Польша, Чехия и Венгрия.

Характерная черта экономики региона - высокая степень развития постиндустриальных функций: в непроизводственной сфере занято более 2/3 ЭАН и на них приходится свыше 3/5 ВВП и всей стоимости условно-чистой продукции, хотя роль «индустрии услуг» в экономике США еще весомее.

Так как регион состоит из большого числа небольших государств, здесь особенно велико значение транснациональных (и международных) корпораций, объединяющих капиталы разных стран с очень широкой географией предприятий.

Важная особенность экономики Западной Европы - более весомый, чем в экономике США, государственный сектору государство контролирует значительную часть национального дохода, на государственных заводах создается 15-20% промышленной продукции. Позиции государства особенно прочны в энергетике (кроме нефтяного хозяйства), на транспорте и в связи, в металлургии и некоторых отраслях машиностроения, а среди стран - в Швейцарии, Франции, Италии, Греции, Австрии, Швеции. Однако во многих странах все большая часть госимущества приватизируется.

Западная Европа в совершенно разной степени обеспечена важнейшими факторами производства. Природными ресурсами она довольно бедна, заметно уступая здесь ряду других регионов и стран мира. Так, если выявленные запасы минерального сырья России оцениваются в 30-40 трлн долл., США - 8-8,5, Китая - 6-6,5, то Западной Европы - лишь 0,5 трлн долл. Из трех «центров силы» еще меньшими запасами обладает лишь Япония (0,1 трлн долл.).

Ограниченность собственной минерально-сырьевой базы предопределяет большую зависимость западноевропейского региона от внешнего мира в этой области. Западная Европа импортирует более 2/5 энергоносителей и около 3/4 других видов сырья, потребляемого в ее хозяйстве.

В то же время Западная Европа в достатке или даже избытке обеспечена другими факторами производства - рабочей силой соответствующей квалификации, денежными капиталами. Явный избыток имеется прежде всего на рынке труда, ибо норма безработицы (отношение числа официально зарегистрированных безработных к численности самодеятельного населения) составляет в отдельных западноевропейских странах, как правило, 10-12%) что создает известную социальную напряженность в обществе.

По показателям производительности труда Западная Европа в целом уступает США и Японии, хотя за последние 1,0-15 лет удалось несколько сократить это отставание (на 3-5 процентных пункта). Все же в 2004 г. ВВП на душу населения ЕС составил 70,2% от уровня СЩА и % - Японии. Вместе с тем следует иметь в виду, что такие отличия складываются во многом вследствие сравнительно высокого уровня производительности труда в менее развитых странах- членах ЕС - Греции, Португалии, Испании и Ирландии. Более развитые западноевропейские страны по этому показателю гораздо меньше удалены от США (Швейцария даже примерно на одном уровне) и стоят практически вровень с Японией. Более низкая производительность труда и эффективность производства в Западной Европе во многом обусловлена ее отставанием от двух других «центров силы» в области развития НИОКР, особенно инновационного процесса (последнее во многом обусловлено сравнительной слабостью рискового капитала). Правда, имевший место в 50-60-е гг. глубокий, качественный отрыв США от Западной Европы в технологической сфере в принципе преодолен, однако полный паритет между ними до пор не достигнут. Западная Европа никак не уступает США и Японии по технологическому уровню традиционных базовых отраслей (металлургия, машиностроение и металлообработка и т.д.), а в химической промышленности является явным лидером (в первую очередь мания). Вместе с тем она все еще отстает от них в таких новейших областях, как микроэлектроника, робототехника, биотехнология, новые материалы и оптическая электроника. Региональный экспорт высокотехнологичной продукции развивается в основном за счет ФРГ.

Западная Европа предпринимает активные усилия для решения указанной проблемы путем развития более тесного сотрудничества стран региона, особенно на базе программ развития НИОКР Европейского союза. После вступления в действие в И г. Маастрихтского договора (см. 12.2) эти усилия приобрели вый импульс. Поэтому можно ожидать дальнейшего сближения между тремя «центрами силы» по уровню развития НИОКР, инновационного процесса и технологий, в том числе в отмеченных выше новейших наукоемких отраслях.

На основе сопоставления социально-экономических моделей США, Западной Европы и Японии, во всех «центрах силы» после Второй мировой войны сложилась общественная система рыночно-государственно регулируемого, социально ориентированного капитализма. Основные черты социально-экономической модели Западной Европы, отличающие ее от американской и японской, таковы:

а) в рамках «трехслойного» хозяйственного механизма верхний «ярус» (уровень государственного регулирования) играет большую
роль, чем в других «центрах силы». С одной стороны, тем самым
компенсируется то обстоятельство, что западноевропейские ТНК, как правило, уступают по своему потенциалу и мощи своим американским и японским аналогам в соответствующих отраслях. С другой стороны, повышенная экономическая роль государства связана со следующей основной чертой социально-экономической модели Западной Европы;

б) в Западной Европе социальная ориентация общественно-
экономических систем является наивысшей в современном мире, государство выполняет наибольшее количество социальных функций и делает это наиболее интенсивно. Западноевропейский капитализм в наибольшей мере подходит под рубрику «социальное рыночное хозяйство»;

в) если в рамках социально-экономических систем США и Японии индивидуализм как принцип и основное правило общественной жизни явно превалирует над солидарностью, то в Западной Европе сложился относительный баланс между ними при ведущей роли первого.

Последние две черты политически во многом обусловлены традиционно большой, а в течение длительных периодов ведущей ролью социал-демократии в общественной жизни Западной Европы. В конце 90-х гг. партии социал-демократического толка, входящие в Социалистический интернационал, являются правящими во всех крупных странах региона (Германии, Франции, Великобритании и Италии), а также в ряде других западноевропейских государств. Они предпринимали и предпринимают активные усилия для консолидации и развития сферы социального обеспечения;

г) наибольшая степень открытости мировому хозяйству и ин
тернационализации хозяйственной жизни.

В ЕС и во многих странах осуществляются государственные долгосрочные программы экономического и социального развития, в которых уделяется большое внимание и территориальным проблемам. Так, страны ЕС разделены на планировочно-экономические районы, для развития «проблемных» районов из бюджета союза выделяются специальные крупные фонды. Основные цели региональных программ: 1) развитие отсталых аграрных районов (Юг Италии, большая часть Ирландии, Западная Испания и др.); 2) модернизация и оживление старых промышленных депрессивных районов (Северо-Восток Англии, Саар, «черная» Бельгия, Восточная Германия); 3) контроль над развитием крупных городских агломераций, периферийных и пограничных районов, а также малонаселенных северных областей Финляндии и Швеции (рис. 11.22). На цели регионального развития в 1994- 1999 гг. было затрачено около 70 млрд долл. Это вторая расходная статья бюджета ЕС после сель-ского хозяйства.

Иная картина сложилась в области прямых инвестиций. Более прямых зарубежных капиталовложений Западной Европы размещены за пределами региона. Дело в том, что с точки зрения условий инвестирования (состояние ресурсов, НИОКР и техно-логической базы, уровень издержек на заработную плату и социальное страхование, налоги, хозяйственное законодательство и т.ж.) страны Западной Европы близки или по меньшей мере сопоставимы друг с другом, так что взаимное, перекрестное инвестирование приносит лишь сравнительно ограниченные выгоды. Поэтому западноевропейские инвесторы ищут для приложения своих капиталов такие страны,и регионы, где инвестиционный климат по каким-то параметрам принципиально лучше, чем в Старом Свете. К ним относятся прежде всего Северная Америка (в первую очередь США), новые индустриальные страны Юго-Восточной Азии, а также наиболее динамично развивающиеся и перспективные государства третьего мира.

Для Западной Европы первостепенную роль в системе ее внешнеэкономических связей сегодня играют отношения с двумя другими «центрами силы» и прежде всего с США. Характер отношений между ними в 80-90-е гг. претерпел принципиальные изменения. В результате Второй мировой войны, из которой США вышли экономически окрепшими, а Западная Европа - в состоянии разрухи, между ними сложились в первые послевоенные годы отношения «старшего» и «младшего» партнеров. Это было обусловлено явным доминированием США во всех сферах мировой экономики - производстве, торговле, валютно-расчетных отношениях, иностранных инвестициях.

Нельзя сказать, что США злоупотребляли своей ролью лидера и пытались искусственно поддерживать зависимое положение от них Западной Европы. Напротив, в рамках известного «плана Маршалла» они предоставили западноевропейским странам щедрую по тем временам (1948-1951 гг.) безвозмездную экономическую помощь, которая во многом способствовала восстановлению национальных экономик и инициированию экономического роста государств региона. Эта помощь воистину оказалась инвестированием в будущее. В лице восстановленной Западной Европы США получили важнейшего партнера для взаимовыгодного сотрудничества.

С середины 80-х гг., когда явно обозначился процесс резкого углубления западноевропейской интеграции и повышения ее качества (переход к экономическому, валютному и политическому союзу), о США и Западной Европе в принципе следует говорить как о равноправных экономических партнерах, хотя в военно— стратегическом отношении США остаются бесспорным лидером. В настоящее время ВВП Западной Европы примерно равен американскому, а по удельному весу в мировой торговле она примерно втрое превосходит США. Западноевропейским инвесторам принадлежит свыше 2/3 прямых иностранных вложений в США. Несмотря на периодически проявляющиеся разногласия к противоречия между Западной Европой и США по вопросам взаимной торговли, отношений с развивающимися и бывшими социалистическими странами, а также другим проблемам, в обоймой перспективе можно ожидать с обеих сторон продолжения, направленных на взаимовыгодное равноправное партнерство.

Отношения Западная Европа - Япония сходны по своему характеру с экономическими связями между западноевропейским юном и США только в смысле равноправного партнерства. Однако степень взаимозависимости партнеров в первом случае естественно ниже, чем во втором. Значение взаимосвязей между Западной Европой и Японией для каждого из этих двух «центров торговли» значительно меньше отношений с США. Страны - члены Л экспортируют в США примерно в пять раз больше товаров, в Японию, а вывоз последней в США приблизительно вдвое выше ее экспорта в ЕС.

В торговле Западная Европа - Япония неизменно существует большой дисбаланс в пользу последней. Это обусловлено в осином двумя обстоятельствами. Во-первых, конкурентными преимуществами (по цене, качеству и некоторым другим параметрам) по некоторым товарам, прежде всего по электронной бытовой технике и автомобилям, играющим главную роль в торговой экспансии Японии. Во-вторых, протекционистской внешнеторговой политикой Японии, активно поддерживающей своих экспорт товаров. К тому же экспорт в Японию объективно затрудняется рядом национальных особенностей внутреннего рынка этой страны. Попытки ЕС уменьшить указанный дисбаланс до сих пор дали иль частичный эффект, поскольку возможности сдерживать японский экспорт протекционистскими мерами ограничиваются правилами ВТО/ГАТТ, тогда как торговая экспансия Западной Европы в Японию наталкивается на указанные специфические барьеры, не регламентируемые этими правилами и не устраняемыми международными договоренностями.

Однако после принятия Маастрихтского договора наблюдается активизация экономических отношений между ЕС и Японией. Единый внутренний рынок товаров, услуг, капиталов и рабочей силы в Западной Европе привлекает Японию, которая частично сориентирует приоритеты своей внешнеэкономической страны с Нового на Старый Свет. Если в 80-е гг. объем прямых инвестиций Японии в США в 2,5 раза превышал ее вложения в Западную Европу, то в 90-е гг. между первыми и вторыми не было существенного разрыва.

Отношения Западная Европа - Юг до начала 60-х гг. в значительной мере имели колониальный и полуколониальный характер, причем существенную роль играли методы внеэкономического принуждения (это, правда, лишь в малой степени относилось к развивающимся странам за пределами Африки и Азии). В дальнейшем эти отношения перешли на экономическую основу с постепенным усилением в них элементов равноправия и взаимовыгодности.

Более того, Западная Европа оказывает известное, хотя и не слишком щедрое, экономическое содействие Югу. Так, в рамках Четвертого Ломейского соглашения (на 1990-1999 гг.) об ассоциации с ЕС 69 государств Африки, Карибского региона и бассейна Тихого Океана (в основном это бывшие колонии Великобритании, Франции, Италии, Бельгии и Нидерландов) эти страны получили от Союза значительные торговые преференции.

Вместе с тем ускоренное развитие экономических отношений по линии Запад - Запад снижает значение ее связей с развивающимися странами. При этом торговые и инвестиционные отношения с Югом все более концентрируются на новых индустриальных странах Азии, а также Америки, тогда как роль в них беднейших стран неуклонно падает. Так, в общей сумме прямых инвестиций западноевропейских стран в развивающихся государствах, как правило, от 2/3 до 4/5 приходится на новые индустриальные страны.

Импорт из всех развивающихся стран покрывает не более 5% товарного потребления в Западной Европе, а по продукции обрабатывающей промышленности - менее 3% (причем, последнее приходится в основном на новые индустриальные страны). Правда, по энергоносителям, рудам цветных металлов и некоторым другим видам минерального сырья зависимость Западной Европы от Юга составляет 15-20% и более.

Можно ожидать, что отмеченные выше тенденции в отношениях Западная Европа - Юг в обозримой перспективе сохранятся.

Среди тенденций экономического развития Западной Европы на ближайшие 15-20 лет следует выделить, во-первых, развитие интеграционных процессов в регионе вширь и вглубь

Во-вторых, интеграция способствует быстрой регионализации хозяйственной жизни в Западной Европе. В ходе ее складываются прочные субрегиональные хозяйственные комплексы, пример, по осям Баден-Вюртемберг - Бавария - Западная Австрия - Северная Италия или Север Бельгии и Нидерландов - Гамбург - Северная Европа. Связи по этим осям играют для их участников уже нередко гораздо большую роль, чем взаимодействие с другими регионами своих стран.

По имеющимся прогнозам, до 2015-2020 гг. ВВП Западной Европы будет расти умеренными темпами, скорее всего в пределах %5-3%, что будет на уровне или даже несколько ниже соответствующих показателей двух других «центров силы». При таких темпах экономического роста нынешняя острота проблемы занятости и безработицы сохранится или даже несколько увеличится. Численность занятых в Западной Европе, составившая в 2004 г. около 136 млн человек, к 2015 г. возрастет не более чем на 1-2 млн человек. Поскольку можно ожидать гораздо большего роста самостоятельного населения региона, в основном за счет притока рабочей силы из третьих стран, на пути которого весьма затруднительно будет поставить непроницаемые «шлюзы» и барьеры, проема безработицы, видимо, ляжет еще более тяжелым бременем социальную и финансовую системы Старого Света. В таких условиях, вероятно, не худшим вариантом для Западной Европы было бы поддержание в среднем нынешнего уровня жизни, ибо его заметное увеличение представляется весьма проблематичным.

2. ОСНОВНЫЕ ЧЕРТЫ ЭКОНОМИКИ СТРАН ВОСТОЧНОЙ ЕВРОПЫ

Регион Центральной и Восточной Европы (ЦВЕ) включает Албанию, Болгарию, Боснию и Герцеговину, Венгрию, Македонию, Польшу, Румынию, Словакию, Словению, Хорватию, Чехию, Югославию. Иногда в данный регион включают страны Балтии (Латвию, Литву и Эстонию). Население стран ЦВЕ в 2004 г. составляло 118,7 млн человек (в 1990 г. - 118,8 млн человек). Совокупный ВВП стран региона (в ценах и по паритетам покупательной способности валют 1993 г.) составил в 2004 г. 636 млрд долл. (1,85% мирового ВВП) против 601 млрд долл. в 1990 г. (2,24% мирового объема ВВП).

По уровню социально-экономического развития почти все страны ЦВЕ относятся к среднеразвитым, а Албания соответствует критериям развивающейся страны. С точки зрения структуры экономики, в регионе преобладают индустриальные и индустриально-аграрные страны, но отсутствуют страны, находящиеся на индустриальной стадии развития. Страны ЦВЕ уступают странам Западной Европы по среднедушевому объему ВВП (в два-три раза меньше) и находятся примерно на уровне более развитых государств Латинской Америки.

После Второй мировой войны во всех странах ЦВЕ была установлена административно-командная система. Постепенно (но в рамках этой системы) исходную советскую модель сменили национальные модели (югославская, венгерская, польская), допускавшие определенное развитие элементов рыночной экономики: преобладание единоличных крестьянских хозяйств, сохранение частного сектора в мелком производстве и розничной торговле, активное развитие внешнеэкономических связей со странами с рыночной экономикой вплоть до привлечения иностранного капитала. В то же время в ряде стран (Албания, Румыния) до 1989- 1990 гг. в основном сохранялся хозяйственный механизм, присущий сталинСкой модели.

Все государства ЦВЕ входят в число стран с переходной экономикой. После падения или трансформации коммунистических режимов в 1989-1991 гг. в странах региона осуществляется переход от административно-командной к рыночной системе. При этом важную роль продолжают играть такие исходные условия, как уровень экономического развития, наличие элементов рыночной экономики до установления и в период господства административно-командной системы, преобладающий менталитет населения, открытость экономики в отношении развитых стран. Так, Чехия и Словения, в которых ВВП на душу населения близок к показателям таких стран, как Греция и Португалия, и где еще до Второй мировой войны сложилась рыночная экономика, добились гораздо больших успехов при переходе к рынку, чем Болгария и Румыния, не говоря уже об Албании.

Создание рыночных институтов в странах ЦВЕ осуществлялось в результате переплетения как эволюционного (градуалистского), так и радикального (шокового) вариантов преобразований. Преимущественно эволюционный характер реформ характерен для Болгарии, Венгрии, Румынии, Словакии, Словении, Хорватии. Радикальные методы реформирования применялись в Польше и в меньшей мере - в Чехии.

Наибольшие результаты в создании основ рыночной экономики к концу 90-х гг. были достигнуты в центральноевропейских странах - Венгрии, Польше, Словении, Чехии. Гораздо медленнее и с огромными трудностями происходит переход к рынку в странах Балканского региона - Албании, Болгарии, Румынии, республиках бывшей Югославии. Но при всех различиях в странах ЦВЕ утвердились основы рыночной экономики: ликвидировано централизованное планирование, произошла либерализация цен на большинство товаров и услуг, введена внутренняя частичная конвертируемость национальных валют, исчез товарный дефицит. В ходе рыночных реформ в 90-е гг. преобладали три главных направления: либерализация, финансовая стабилизация и приватизация.

Ослабление государственного контроля и отказ от монопольного положения государства в экономике начались в ряде стран ЦВЕ (Венгрия, Польша, бывшая Югославия) еще в 80-е гг., а завершились в целом по региону к середине 90-х гг. Большинство цен на товары и тарифов на услуги были освобождены от административного контроля еще в начале 90-х гг. Повсеместно были сняты ограничения на создание новых частных предприятий, что дало толчок быстрому росту мелкого бизнеса. Директивное планирование экономики было упразднено, а в ряде стран заменено индикативным планированием. Экономические агенты получили право свободного выхода на внешний рынок и установления широкого спектра форм хозяйственных связей с зарубежными партнерами.

Появились новые рыночные институты, такие как фондовые биржи; коммерческие банки, антимонопольное регулирование, законодательство о банкротствах и т.д.

В период перехода к рыночной экономике доля государственных доходов в ВВП стала снижаться почти во всех странах ЦВЕ, что было следствием проводившейся либерализации экономики. Однако в ряде стран региона этот процесс был вскоре остановлен, так как государство сохранило за собой социальные функции, в том числе перераспределение доходов.

государственного контроля над ценами во всех странах ЦВЕ сопровождались всплеском инфляции, которая в Польше, Болгарии, Хорватии граничила с гиперинфляцией. Тем не менее большинству стран ЦВЕ удалось относительно быстро (за один-два года) свести ее к относительно приемлемому уровню. Длительный период высокой инфляции был характерен для менее развитых стран ЦВЕ - Болгарии и Румынии.

Стабилизационные меры, применявшиеся в странах ЦВЕ, включали, как правило, жесткие бюджетные ограничения, вплоть до замораживания на определенный срок денежных доходов населения, а также активное использование валютного курса как «номинального якоря» - ориентира, влияющего на движение цен. Либерализация внешнеэкономических связей должна была помочь выйти на мировой уровень цен и обеспечить необходимую конкуренцию на внутреннем рынке, обуздав ценовые аппетиты местных предприятий-монополистов.

Как показал опыт, сбить инфляцию до контролируемого уровня было относительно легко при условии четкой реализации и социальной поддержки антиинфляционных программ. Однако, добившись снижения инфляции до среднегодового уровня 20-40%, большинство стран ЦВЕ оказались не в состоянии сбить ее дальше.

В переходных экономиках стран ЦВЕ темпы инфляции, при прочих равных условиях, выше темпов инфляции, присущих устоявшимся рыночным экономикам, так как настоящая конкурентная среда еще не создана, а унаследованные от планового хозяйства структурные диспропорции не преодолены.

В то же время Венгрия, провозгласившая отказ от идеи всеобщего и бесплатного раздела государственного имущества и попытавшаяся осуществить приватизацию только на основе купли-продажи, в середине 90-х гг. была вынуждена применить льготные условия приобретения собственности, например, в порядке компенсации за ущерб, нанесенный гражданам в годы коммунистического режима.

Аграрные реформы в странах ЦВЕ привели к передаче собственности на землю от государства и кооперативов частным лицам. Составной частью этих реформ стала реституция - возврат земли бывшим владельцам. Передел земельной собственности привел к возникновению множества мелких фермерских хозяйств, нередко весьма неэффективных. Во всех странах ЦВЕ законодательно восстановлена и считается приоритетной частная собственность на землю. Типичным стало сочетание частного землевладения с коллективным использованием земли и техники на кооперативных началах при полной добровольности участников. Купля-продажа земли существует в Польше, Югославии, Чехии, Венгрии; формируется земельный рынок и в других странах.

В целом смена форм собственности в странах ЦВЕ по ряду причин (отсутствие необходимых денежных ресурсов у населения, низкая доходность приватизируемых предприятий и др.) протекает медленнее и с меньшим эффектом, чем ожидалось.

К концу 80-х гг. вследствие разрушения административно-командной системы в странах ЦВЕ назрел глубокий социально-экономический кризис. Крушение коммунистических режимов и развал СЭВ привели в начале 90-х гг. к резкому спаду производства во всех отраслях этих стран.

Падение производства и занятости в странах ЦВЕ оказалось глубже, чем изначально прогнозировалось. Тем не менее экономический спад в большинстве стран региона составил 20-25% ВВП и растянулся на период 1989-1993 гг. Спад достиг наибольшей глубины в Болгарии и Албании, а также в бывших Югославских республиках.

В 1994-1995 гг. в странах ЦВЕ (в Польше - с конца 1992 г.) начался экономический подъем. Среднегодовые темпы прироста ВВП в 1995-1997 гг. составили 3-5%, а в ряде стран (Польше, Словакии) еще выше.

Экономический подъем в странах ЦВЕ обусловлен расширением нового частного сектора, притоком иностранных инвестиций, начавшейся структурной перестройкой экономики. Немалую роль сыграла и финансовая стабилизация, обеспечившая подавление высокой инфляции в начале 90-х гг., а определенное расширение внутреннего спроса было существенно дополнено благоприятными возможностями экспорта, что позволило поддерживать высокую динамику ВВП и промышленного производства.

В странах ЦВЕ набирает силу перестройка структуры экономики. Главенствующей тенденцией является ориентация производства’ на объемы и структуру платежеспособного спроса как на внутреннем, так и на внешнем рынках. Растет производство товаров длительного пользования, как правило, на основе технологии и в кооперации с фирмами промышленно развитых стран; значительная часть произведенной таким путем продукции экспортируется. И тем не менее структурная перестройка экономики стран ЦВЕ идет довольно медленно, так как власти не решаются ликвидировать многочисленные убыточные производства в тяжелой промышленности и других неконкурентоспособных отраслях, доставшиеся в наследство от плановой экономики. Нерешительность реформаторов обусловлена главным образом возможностью серьезных социальных последствий таких шагов.

Страны ЦВЕ традиционно были тесно связаны с внешним рынком: экспортная квота в них составляет от 20 до 40% ВВП.

Доля стран ЦВЕ в мировом экспорте в 2003 г. составляла 1,5%, а импорте - 1%.

В период существования СЭВ внешнеэкономические связи этих стран (кроме Югославии) в основном были ориентированы на СССР и в меньшей степени - на другие восточноевропейские страны. Коллективная автаркия (замкнутая экономика) в рамках СЭВ обусловливала отставание стран ЦВЕ от развитых стран Запада по техническому уровню и конкурентоспособности продукции и производительности труда. В экспорте стран ЦВЕ в СССР преобладали машины и оборудование довольно низкого качества и технического уровня.

После вызванного как политическими, так и экономическими причинами развала СЭВ в 1995 г. страны ЦВЕ приняли стратегический курс на включение в структуры западноевропейской интеграции. Одним из первых результатов стала переориентация внешнеэкономических связей стран ЦВЕ с России на Европейский Союз. В настоящее время не менее 1/2 внешнеторгового оборота стран ЦВЕ приходится на ЕС, тогда как доля России уменьшилась до 8-10%. Переориентации способствовало заключение Европейским Союзом соглашений об ассоциированном членстве с Венгрией, Польшей, Словакией и Чехией в 1991 г., а с Болгарией и Румынией - в 1993 г. В 1997 г. ЕС начал переговоры о полном членстве в Союзе с Венгрией, Польшей, Словенией и Чехией и подготовительную работу по принятию в ЕС Болгарии, Румынии и Словакии.

Венгрия, Польша, Словакия и Чехия в целях координации своих усилий по вступлению в ЕС учредили в 1993 г. Центрально-европейскую ассоциацию свободной торговли (СЕФТА), к которой впоследствии присоединились Румыния и Словения. В торговле промышленными товарами между странами - членами Ассоциации таможенные пошлины отменены по почти 90% товарных позиций (страны выступают конкурентами на мировом рынке по многим промышленным товарам и в небольшой мере обмениваются ими между собой). Но во взаимной торговле сельскохозяйственной продукцией страны ЦВЕ придерживаются протекционистской политики.

После переориентации внешнеэкономических связей на Западную Европу страны ЦВЕ столкнулись с ухудшением товарной структуры своего вывоза. Главными экспортными позициями стали продукты сельского хозяйства, товары народного потребления, сырье, черные металлы, химикаты. Лишь Польша и Чехия смогли обеспечить долю машин и оборудования в своем экспорте на уровне 25%. Страны - члены ЕС неоднократно вводили меры, ограничивающие поставки из стран ЦВЕ товаров, конкурирующих с продукцией западноевропейских производителей.

Уже на ранних этапах рыночных реформ в странах ЦВЕ было разрешено заниматься внешнеэкономической деятельностью не только специализированным государственным фирмам, но и другим предприятиям всех форм собственности. В результате намного увеличилось число участников внешнеэкономической деятельности.

Для перехода к открытой экономике была упразднена валютная монополия государства, импортеры получили возможность приобретать иностранную валюту в соответствующем банке, а экспортеры должны были продавать валютную выручку этим банкам. Отмена валютных ограничений проводилась, как правило, поэтапно. Она сопровождалась практически повсеместно обязательной продажей банкам 100% валютной выручки от экспорта с зачислением на счета предприятий эквивалента в национальной валюте.

На первых порах юридическим лицам не разрешалось иметь собственные валютные средства. В Польше и Венгрии, несмотря на заметное укрепление валютного положения, данное правило не отменено. Улучшив валютные позиции, Чехия и Словакия предоставили своим предприятиям право открывать валютные счета в национальных коммерческих банках.

Возможность покупки импортерами иностранных валют за национальную была (особенно в первые годы рыночных реформ) обусловлена рядом ограничений. Валюта продавалась под заключенный контракт по установленному курсу. К концу 90-х гг. Чехия, Венгрия, Словения оказались в состоянии обеспечить относительно свободную обратимость своих валют пот текущим расчетам за товары и услуги Вместе с тем еще действуют ограничения на экспорт капитала. В странах ЦВЕ сохраняется весьма жесткое регулирование операций по покупке недвижимости за границей, а также по прямым и портфельным инвестициям за рубежом.
ОБЩИЕ ЧЕРТЫ СОВРЕМЕННОГО ЭКОЛОГИЧЕСКОГО КРИЗИСА И ОСОЗНАНИЕ ЕГО ОБЩЕСТВОМ Особенности экономики стран Латинской Америки